– А мечта на оставшееся время? – настаиваю.
– Хотел бы знать, сколько времени доведется видеть Пашку (маленького сына). Вот дожить бы, чтобы увидеть, как он вырастет, каким будет. Увидеть Полину (внучку) замужем. Сейчас ей двенадцать.
Оглядываю его сегодняшний кабинет во МХАТе. Фотография с Марчелло Мастроянни.
– После «Очей черных» у Никиты Михалкова, – поясняет Олег Павлович, – хотели вместе еще поработать, возник интересный проект, но что-то не состыковалось.
Акварельные пейзажи, удивительно теплые, с прозрачными стволами на фоне неба. Четыре картины Фомичева. И то и другое повесил, осваивая кабинет Олега Николаевича Ефремова.
Над письменным столом фотопортреты основателей и продолжателей: К. С. Станиславский, В. И. Немирович-Данченко, В. О. Топорков (учитель О. П.), О. Н. Ефремов. А еще – живописный портал входа в театр «Табакерка», который Олег Павлович по-прежнему возглавляет. Спрашиваю:
– Что чувствовали двадцать лет назад и что сейчас, выходя на сцену? Есть разница?
– Разницы почти нет. Это всегда радость, подъем, когда физически здоров, в хорошей форме.
– Что предпочитаете – сниматься в кино или играть в театре?
– Кино – это другое, – уклоняется он от прямого ответа. – Театр – это живая игра, напротив тебя – зритель, ты его каждый раз обязан убедить в чем-то, заставить поверить, что это происходит единственный раз. А кино – это пятьдесят процентов искусства, пятьдесят – производства. Как ты снимешься – уже не подправишь, это застывает, как воск.
Но сколько бы названий ни было в пресс-релизе Табакова, сколько бы обязанностей, ежедневных, независимых от места пребывания (его мобильный телефон, думаю, самая часто прижимаемая к щеке подруга), все равно Табаков – это актер.
– В чем смысл той жизни, которую вы прожили, и той, которая вам суждена судьбой? – спрашиваю, чтобы утвердиться в этом мнении.
– Не меняться. Я по природе – созидатель, собиратель. В моей жизни один стержень – театр.
Я люблю цитировать его слова, когда ему подсовывают мысль о том, что все нынче покупается и продается, что PR может раскрутить любую посредственность в знаменитость, общедоступную звезду. «Понимаешь, в чем штука, – как-то сказал он мне, – ведь с нашей профессией как обстоит дело. Вот он вышел на сцену, и через две минуты публике ясно – перед ней актер или не актер».
Табаков справедливо полагает, и я с ним полностью солидарна, что среднего профессионала в искусстве можно вылепить. Настоящий талант – никогда. Нельзя притвориться гением, никакая мистификация не может сочинить Уланову, Качалова или Эйзенштейна. Амплитуда актерских