– Они из вокзалов – музей, а мы из музеев вокзалы! – сказал я.
– Молодой человек, вы забываете, где находитесь! – возмутился Диаматыч.
− Он уже вспомнил и больше не будет! – поручился за меня Спецкор, а бровями показал: «Да, сосед, ты абсолютно прав!»
Когда мы вошли в музей с высоким переплетчато-прозрачным, как у нас в ГУМе, потолком, мадам Лану разъяснила, где что можно посмотреть, и вручила каждому по бесплатному проспекту. Мы разбрелись кто куда. Пипа Суринамская завистливо бродила возле портретов салонных красавиц и внимательно разглядывала их туалеты. Гегемон Толя пошел искать WC и застрял возле крепкотелых майолевских женщин. Товарищ Буров и Друг Народов остановились возле «Олимпии» и заспорили, сколько она могла бы потянуть на аукционе в Сотби. Удивил Торгонавт: он рассматривал картины через сложенную трубочкой ладонь и приговаривал: «Какие переходы! Какой мазок!» Увидев нас, он обрадовался и повел показывать «умопомрачительного» Пюви де Шаванна. При этом он возмущался тем расхожим мнением, которое бытует о торговых работниках, а ведь среди них есть люди тонкие, образованные. В частности, он, Торгонавт, уже много лет собирает молодой московский авангард.
В этом примере из романа «Парижская любовь Кости Гуманкова» представлены все возможные скрепы коммуникации.
Выше мы уже говорили, что чем старше текст, тем больше информации заключено в нем. Но из этого объективно вытекает и справедливость постструктуралистской теории парадигмы культуры и понимания текста как сложной единицы: каждый текст является интертекстом; другие тексты присутствуют в нем на различных уровнях в более или менее узнаваемых формах: тексты предшествующей культуры и тексты окружающей культуры… Поэтому нельзя не признать, что специфика насыщенности текстов знаками культуры во времени постепенно начинает трансформировать для каждого нового поколения читателей реальный текст – в латентный, реальный текст – в квазитекст… Приведем пример «собственного прочтения» реального текста «Гипсового трубача» автором данной статьи, практически современником автора романа:
1. В сознании пишущего есть не только это понятие, но и образ собственно скульптурного творения;
2. Как филолог-русист, пишущий в определенной степени ориентируется в тех литературно-общественных ситуациях, которые представлены во многих главах романа;
3. Как современник автора, пишущий выявляет и понимает основные прецедентные феномены для дискурса, стереотипы речевого общения для текста и ландшафты реальности и параметрические модели для действительности.
Для пишущего в этом плане «Гипсовый трубач» – реальный текст.
4. Пишущий примерно догадывается, о ком или о чем говорится в целом ряде глав романа;
5. Пишущий опознает некоторые факты и события, которые описаны в ряде глав романа,