Яс чаем горячим неспешно
на скатерть поставлю поднос…
Уляжется пёс на паркете.
Как выстрел вдруг форточка хлопнет.
«Грифоны – герб нашего дома»
– отвечу, без слов, на вопрос.
Над створчатой дверью витражной,
поморскому складню подобной,
Грифоны, суровые стражи,
– цветок между ними вплетён.
Грифоны, суровые стражи,
– герб нашего прежнего дома, —
Хранящие хрупкую память
ушедших в былое времён.
Возвращение из Пустозерска
За окнами кружит позёмка по саду,
Пушистая ёлка в нарядных огнях…
Раскроются двери высокой парадной —
С порога, в снегу, обнимаешь меня!
Раскатится смех по ожившему дому,
Часы зазвенят, замурлыкает кот…
В большом полушубке – такой незнакомый! —
Ты входишь, и вместе с тобой – Новый Год…
Развяжешь рюкзак – там черника, морошка…
Покажется, вновь отдалилась беда…
Я в снимки гляжу, как в резное окошко
С узорами зимними синего льда.
На снимках – заснеженной тундры просторы,
Оленьи упряжки, бревенчатый храм…
Руины ушедшего в быль Пустозерска,
И крест – где Аввакум сгорел за Христа.
Башмачок
Просторный, свечами украшенный зал,
Икона с Младенцем и Девой Пречистой…
С Рождественской ёлки сегодня пропал
В ночи башмачок из стекла серебристый.
Как много вокруг привлекательных лиц!
Но в сердце дрожит самородная жила —
Быть может, таинственный Маленький Принц
Несет его в поисках Золушки милой?..
Ах, если б нашёлся второй башмачок —
На крошечной девичьей ножке изящной!..
За печкой на скрипке играет сверчок,
На улице тает-кружится снежок,
Весь соткан из чудных пушинок блестящих.
Боярыня-зима
Покинула город, как будто усадьбу, —
Перины, подушки свои забрала,
Ажурные скатерти и кружева —
Спешит на далёкую пышную свадьбу!
Умчалась, усевшись в роскошные сани,
На бело-молочных своих лошадях.
Растаяла с инеем в утренней рани,
Лишь белые змейки на всех площадях!
По комнатам – сор, опустевшая мебель,
Печально и тихо, и пусто кругом…
Но мы уже ждём – ах, когда же приедет
Весна – и украсит листвою наш дом!
Небесный корабль
Корабль небесный мой, твои взмывают своды,
Объятые тепло божественной рукой!
У Господа прошу – ещё глоток свободы,
Ещё глоток воды – хрустальной и святой!
В коринфский строгий лес, на каменной