Дверь легко распахнулась.
Заходить не хотелось. Витек толкнул в спину.
Фея не сомневалась – именно бородатый поднял ее кошелек.
«Убиться веником! С огоньком здесь домовые орудуют…»
Вся обстановка квартиры изменилась по сравнению с той, которую она наблюдала час назад.
Даже воздух.
Даже свет.
Помещение еще больше наполнилось пылью. Нос защекотало, горло запершило. Фея подумала: если чихнет, то потревожит исторические (истерические, хе-хе) залежи грязи вокруг и тогда точно не сможет дышать.
Ожидание удушья хуже самого удушья.
Она прижала ладони к горлу и старалась надышаться.
Сзади сопел Витек. Фея пожалела, что втянула его в историю, после которой он вряд ли сможет оставаться столь возмутительно живым.
10.50
Жанна Агузарова: «Звезда»
Да, ее посещали мысли не заходить в эту квартиру. Она трижды порывалась развернуться и сбежать в свою мебельную конторку, разложить «косынку», покопаться в ЖЖ, сделать что-нибудь бесполезное и успокаивающее.
Метро, автобус, пешком. Допетляла до нужной улицы, огибая низенькие пятиэтажки из красного кирпича, пережившие и сталинский ампир, и лужковскую эклектику, недоступную кошелькам простых смертных.
Развалившееся одноэтажное строение, названное ей в качестве ориентира, в несколько слоев покрывали граффити; изящные тоненькие шприцы валялись вдоль полуразрушенных стен. Фея свернула во двор следующего дома. Хрущоба была помечена нарядной синей цифрой «9».
У подъезда Фея окончательно решилась не идти на собеседование.
Войти в дом дернула не надежда – трудовых перспектив здесь явно искать не следовало, не ответственность – забила Фея на любые обещания и договоренности с будущим работодателем, не отчаяние… («Чего терять, кроме своих цепей? Отчего я вибрирую? Некоторые по десять раз за день работу меняют…»)
Подняться на второй этаж заставили почти утраченная лихость и любопытство – какой отчаянный лузер отважился поселить свое кадровое агентство здесь?
На месте звонка жиденькими усиками свисали два белых проводка. Она громко постучала. Из глубины квартиры раздался звонкий крик, приглушенный хлипкой перегородкой двери:
– Заходите-заходите! Открыто.
«Не буду бояться. Я ведь кого хошь порву!» – подумала Фея и толкнула незапертую дверь. Несмотря на безмятежность, на периферии сознания постукивали тревожные молоточки: «Ага, зайдешь, заломят руки за спину, свяжут и будут насиловать… бесконечно… пьяные, дизентерийные (почему дизентерийные? – ладно, не дизентерийные, вшивые) бомжи, чебуреки… гнойными членами… заставят жрать какие-нибудь колеса… потом рабство…»
«Рабство… рабство… рабство…» – достукивали молоточки, когда Фея помещала их в недоступную сознанию глубину.
Коридор был темный, короткий, захламленный