Рядом, в зонах и поселениях, уголовники не просто сидели, медленно исправляясь, нет, они работали. И эти искалеченные душою люди спокойно, по государственному плану калечили природу. «Труд облагораживает человека». Может быть… Но не такой труд. Какой-то другой. Таким трудом только деревья распиливались на обрубки. И дли-и-нными составами после надлежащих проверок, чтобы никто из работников не сбежал, отправлялись поезда на юг с этими установленных размеров обрубками. Страна Коми расставалась с лесом. Несортовые доски, кору, опилки девать было некуда, но выход нашли: в промышленной зоне построили большую печку и круглосуточно, ни на минуту не останавливаясь, сжигали в ней то, что не хватило ума использовать. От этой десятиметровой в высоту печи, закрытой сверху облаком дыма, распространялась сажа от сгоревших деревьев и падала на снег.
Алексей боролся, как мог. Очень много сделал мелких неприятностей окружавшим его людям и вконец испортил отношения с начальством в шинелях. А толку не было. И ходил он на работу зря.
Восьмое марта – праздник. Праздник весны и наших женщин. Подтаявший снег, порывы свежего ветра и длинный, светлый день с уже пригревающим, тёплым солнцем. В этот день хорошо тем, кто не один. А Алексей был не один. Весь день они провели вместе, а вечером решили пойти на танцы. В клубе светились в полутьме разноцветные лампочки, играл что-то западное с криками магнитофон, топтались люди в такт.
– Что-то музыка не очень, – сказала, – пойдем покурим?
Когда вернулись, на небольшой сцене парень настраивал гитару. Вот он настроил, перебор, ещё перебор, и рванул срывающимся, нервным голосом неожиданное:
– Виновата ли я, виновата ли я, виновата ли я, что люблю…
И немедленно изо всех сил пьяные, шальные, весёлые сегодня люди своими голосами поддержали:
– Виновата ли я, что мой голос дрожал, когда пела я песню ему…
Под этот голос, под эту песню они ушли. Всё исчезло, и видел он только её расширившиеся с дурманом глаза.
– Виновата во всём, виновата кругом, ещё хочешь себя оправдать…
– Лёша, ты любишь меня? – еле слышно спросила Любовь, одним дыханием.
Ему захотелось крикнуть в ответ, но почему-то он промолчал, и крепче прижал её к себе.
– А я верила вся и, как роза, цвела, потому что любила его…
Когда опомнились, оказалось, что песня давно смолкла, а они, обнявшись, стоят на бревенчатом полу под взглядами всего зала.
На обратном пути, идя ночью по опять замёрзшему, со льдом, скрипящему снегу, под жёлтой холодной луной и звёздами, она слушала, а он рассказывал. И