Возмутился отец Гавриил: «С чего бы я должен переодеться в костюм цивильный… иль крест, мне по сану положенный, нечестивцам отдать… пусть все видят, кто я таков».
«Верно, говоришь, – согласился Савелий. – Да только противоречие есть в речах ваших, якобы ни к чему традиции веры соблюдать, а ведь одеяние ваше – это один из элементов древлеправославного порядка. Вот вы, отец Гавриил, прежде чем к начальству духовному идти, наверняка, не кушаете плотно, вино не пьете, а не то ум можете потерять и строгость речи, так ведь?»
«Да, верно», – хоть и нехотя, священник согласился. Савелий же дальше продолжил: «Вы, отец Гавриил, перед старшим по сану кланяетесь, ручку целуете, любое нравоучение без ропота воспринимаете, указания исполнять спешите точно, как изволено?»
Молчание батюшки говорило о согласии. Савелий же продолжил: «А вот одеяния моряков, авиаторов, она ведь тоже своего рода часть прошлых традиций, а портреты вождей, – продолжал он, – красные флаги на демонстрациях да торжествах, это разве не повторения прошлых устоев новой власти?»
И снова молчание в ответ.
«Вот и получается, отец Гавриил, что к любому значимому событию или явлению человек должен обращаться, соблюдая какой-то высший определенный порядок. А Создатель мира нашего, Он превыше всех и всего, и наше внутреннее чувство к Богу мы можем и должны выражать не иначе, как соблюдая внешние и внутренние законы, данные Им Самим.
Через неделю отец Гавриил, после еще долгих бесед, чтобы не быть посрамленным, преодолев свою гордыню, к немалому удивлению сокамерников, вдруг начал осенять себя двуперстием при молитве.
Руководство тюрьмы, видя полнейший провал своих планов, подыскало нового кандидата для идейного разоружения стойкого солдатика. И нашли. Им оказался отец Максимилиан, в прошлом преподаватель православной духовной семинарии и даже какое-то время представитель священного синода. Он был арестован в 1941 году за некие «противоправные действия религиозного характера», весьма образованный, начитанный и грамотный священнослужитель. Вот ему-то стражи меча карающего пообещали досрочное освобождение и право вести службу в церкви, но за это он должен убедить упрямого старообрядца пойти на сделку со следствием, по сути преступить христианскую мораль – произнести ложь во благо государственных интересов, и ход придумали такой: привести раскольника в лоно «правоверия». Как уж не пытались воспитатели Любянки засекретить причину появления учёного богослова в камере, где содержался старолюбец-арестанты всё прознали заранее, а потому в ожидании очередного балагана, устроенного начальством на спор, ставки виде пайки хлеба, одежды «чей Бог победит» росли как на дрожжах.
А что же виновник сего события? Савелий, переживая неведомый ранее сумашедший восторг от озарения,