Странным показалось то, что в кабинетах врачей мне задавались одни и те же вопросы. Оксана пояснила, что в данном случае врачи проверяют мою вменяемость, понимаю ли я, на какие действия иду – в смысле операции. При наличии последних анализов были просчитаны все возможные сценарии пребывания мной в операционной, летальный случай исключался. Имидж доктора – это его лицензия и опыт хирурга. Прежде чем оперировать, он должен выучиться, быть практиком и обязательно преподавать на медицинском врачебном факультете университета, не иметь смертельных случаев среди пациентов в практике и самое главное – иметь подтвержденную лицензию. Порой этот путь занимает у доктора около девятнадцати лет. Если у доктора зафиксированы случаи смерти среди пациентов, в этом случае он лишается имиджа, лицензии, а значит, возможности оперировать и получать достойную заработную плату. Вот почему, собственно, израильская медицина является качественной – высокая ответственность за жизнь пациента, личная заинтересованность доктора в хорошем результате проведенной операции здесь являются основными критериями доверия.
Еще один момент, который мне объяснили доктора, вернее, основное различие в методиках лечения пациентов в России и Израиле заключается в подходах, а именно: в России принято прибегать к радикальной хирургической методике (поэтому изначально мне была предложена ампутация груди даже при первой стадии заболевания), в Израиле – к органосберегающей технологии, также в сочетании с препаратами химиотерапии.
День операции
Перед глазами быстро мелькали огни потолочных светильников. Мы куда-то плыли по коридору прямо, потом направо и снова прямо… Русскоговорящий медбрат вез меня в операционную, нежно и по-доброму что-то мне наговаривая. Слезы тихо скатывались сами собой по моим щекам. Я помню, что в тот момент я очень сильно замерзла. Душу терзал страх, и было огромное желание жить. Мои мысли пульсировали. Я почувствовала, как медбрат заботливо укутывал теплыми простынями мое тело, приводя в чувство и отогревая.
К моему уху поднесли сотовый телефон, на русском языке со мной разговаривал израильский профессор: «Светлана! Не бойтесь. С вами сегодня лучшие специалисты – анестезиологи, хирурги. Это хорошая команда. Не переживайте, все будет хорошо».
Я помню картинку – как рядом, у медицинского оборудования рассредоточились врачи, суетились медсестры, на стене ярко горел большой плазменный экран в операционной. После укола я уходила в темноту, все глубже и глубже в нее погружаясь.
Открыла глаза в палате. Она была светлой от пробивавшего через штору света. За окном гуляло лето, хотя стоял декабрь. Нестерпимо ныло и пекло в груди. Очень хотелось пить. По пересекающей палату шторе было понятно, что здесь я лежу не одна. Была слышна французская и американская речь. Голоса звучали бодро и весело, иногда раздавался дружеский смех.
Первым и единственным ожидаемым гостем после операции для меня в этой стране был Эммануэль. Он привез пакет