За решеткой, прямо на земле у старого сорняка, сидел мужчина, прислонившись к стене, и улыбался, глядя на эти смешные девичьи маневры. Просто улыбался, чуть склонив, как странная ночная птица, большую голову набок. В нем не было никакой угрозы, совсем никакой. «Какая может быть опасность в человеке, который так добро улыбается?» – подумала девочка. Потом улыбка его вдруг ушла, он вроде как с усилием поднял в секунду потяжелевшие веки и стал жадно высверливать девочку черными серьезными глазами-буравчиками. Ноздри его затрепетали, руки замяли край выпущенной сверху брюк рубахи. Сначала он посмотрел прямо в ее ланьи глаза, отчего Нине стало очень неловко, просто необъяснимо неловко, потом на рассыпанные по узким плечикам волнистые локоны, на все еще пристроенные в волосах бантики, на тоненькую цыплячью шейку с прозрачной молочной кожей, через которую просвечивала голубая кровь. Взгляд заскользил вниз по веселой ситцевой рубашечке с мелкими детскими кружевами и смешными зайчиками, а потом остановился на худых девчачьих ножках с изящно оформленной породистой щиколоткой.
– Какая ты хорошенькая!
Голос дяди был тихий и чуть хриплый, словно у него вдруг заболело горло.
– Не бойся меня. Как тебя зовут?
– Нина.
Она испугалась, конечно, но виду не подала, она же почти взрослая! Его улыбка была похожа на Нинину – все тридцать два зуба были в пределах видимости, и Нина сразу заулыбалась в ответ.
– А как тебе идет школьная форма, Ниночка! А какие бантики – глаз не отвести!
Дядя тихо говорил, и Нине нравилось то, что он говорил, да и голос его нравился.
– А вы не вор? – вдруг спросила Нина, вспомнив, почему папа поставил решетку.
– Нет, я специалист, – просто ответил дядя. – Хожу и проверяю, готовы ли детки к школе. Ты готова. Подойди ближе, я поправлю тебе бантик. Ты не забудешь снять их на ночь? А то сомнутся.
Нина послушно подошла. Дядя уже не казался ей странным, прическа необычной, а глаза злыми. Он протянул руку в окно, поправил бантик и тыльной стороной ладони погладил девочку по щеке.
– Иди спать,