Московский вопрос или история одной Квартиры. Ольга Дмитриевна Макарова

(очнувшись от воспоминаний): На даче осталась. Запылилась – мама решила ее протереть, и уронила. Что смогли, собрали – отвезли на дачу… Дед на бабушку кричал сильно: «Ты зачем девочке тряпку в руки дала, сама не могла помыть?». Я плакала – жалко было бабушку, Игнат ревел… Не тянем мы эту квартиру, Лидия Яковлевна. Метраж такой, что на квартплату половина моей зарплаты уходит. А мне, ведь, еще Аленочке и папе помогать надо. Она – студентка, он-пенсионер. Они, хоть и не просят никогда, но всегда рады помощи.

      Лидия Яковлевна: Да, что и говорить. Жили-жили, ни у кого не занимали – и, вдруг, всем должны оказались. Платим, платим, все никак не выплатим! Я сама почти всю пенсию каждый месяц отношу, хорошо, мне Сонечка помогает. А куда они их девают, денежки-то наши? Зою недавно встретила с двенадцатого этажа, помнишь, портниха Анны Тимофеевны? Она говорит – крыша худая – никто не чинит, замучилась потолок красить – чернеет постоянно. Говорит: «Я бы поменялась, уехала отсюда, но комнату сыночка не хочу трогать. Там все, как при нем было. Иногда зайду, посижу, словно бы он там, рядом, вышел и сейчас вернётся…» … А сынок-то у нее непутевый был, Костик, помнишь? К ней придут мерки снимать, а он по сумкам шарит, пока мать занимается с клиенткой. У кого трешку, у кого рубль – чтоб не очень заметно было, а у бабушки твоей двадцать пять стащил однажды. Ну уж тут все сразу всплыло – и трешки, и рубли, и червонца, один раз, кто-то не досчитался. Ой, Зойка тогда ходила – белее выкройки. Просила дела твоего – замять, помочь. Ну дед твой – золотой человек был – он с милицией и с военными договорился, Костика в летное училище пристроили, куда-то. Вернулся – другой человек. Что за парень стал, Галочка! Помнишь? Жалко-то как, молодой такой был, красивый…

      Галина (горько усмехаясь): Костю я очень хорошо помню, Лидия Яковлевна. У меня же дочка Алена Константиновна. А Алена папу не помнит. Маленькая была, когда он погиб. Слышала я, как Зоя Александровна прибежала к нам и билась в истерике: «Лучше бы его в колонию отправили, отсидел бы пять лет, зато был бы жив сейчас! А теперь мне даже похоронить некого. Мой сыночек весь по крупиночкам разлетелся в этой пустыне проклятой! Что ж Вы, Василий Игнатьич, не могли сделать так, чтоб его в штабе оставили? Могли же, но не сделали! Почему? За что Вы убили моего мальчика?». Дед вышел ей навстречу, коленки у него тряслись, но говорил спокойно: «Зоя, война – есть война. У меня отец погиб, и я один из семи братьев остался – мал был для войны. Не кричи, не буди маленькую». Я сама не видела, я Аленку спать укладывала, мне бабушка рассказала, как Зоя Александровна молча сползла спиной по стене на пол и встать не могла, скорую ей вызывали. С тех пор она с нами не здоровалась, ни меня, ни даже Алену видеть не хотела. А у деда вскоре после этого инфаркт случился.