Ну, ничего, ничего, сказал сам себе Журбенко, расплываясь в блаженной улыбке, мы еще повоюем! Про седину он уже и думать забыл.
Жизнь продолжается. Она таит в себе немало занятного, даже на работе. Например, Пьер. Пьер Планес. Сотрудник отдела прессы французского консульства в Питере. Фанатичный поклонник Достоевского. Валерий Ефимович опекает Пьера, помогает ему в издании книги о любимом писателе. Пьер свободно говорит по-русски, правда, с акцентом.
– Поймите, Валерий Ефимович, – он смущенно прикрывает веками свои круглые глаза, может ведь быть и другое мнение, другая точка зрения…
– Воистину, – важно кивает Журбенко.
Но что, думает он, если это точка зрения идиота? Что тогда? Как прикажете быть терпимым к такому вот чужому мнению? То, что Пьер – идиот, это не обсуждается, это аксиома.
Повесть Пьера, которая с помощью Журбенко включена в план издательства, начинается в поезде, идущем из Франции в Москву. В одном купе случайно оказываются три милых француза, один из них наш Пьер Планес. Попутчики, как водится, знакомятся, и вскоре выясняется, что каждый из них взял с собою в дорогу томик Достоевского. Возникают нудные комментарии к прочитанному, переходящие в нудные литературные споры. Пьер, продемонстрировав спутникам свой диплом – диплом национального института восточных языков и цивилизации (русский язык) – становится как бы арбитром. За окном поезда невзрачный пейзаж, перелески, поселки с коробками девятиэтажек, и вот, наконец, Москва. Беседа подружившихся любителей Достоевского прерывается на самом интересном. (Это Пьер так пишет. На самом деле и в этом месте, и в том, что ему предшествовало, интересного мало). Но, разумеется, повесть о трех мушкетерах не заканчивается. Они все приехали в Россию надолго, и без конца встречаются в Москве на разных квартирах, в кругу иностранцев и экспатов, немного разбавленном местными интеллектуалами, а позднее – и в Петербурге, где у Пьера служба (он документально описывает свою работу во французском консульстве).
Дочитать повесть до конца нет никакой возможности – скука неописуемая. Пьер, вероятно, все-таки понимая, какие трудности приходится преодолевать читателю, подстилает себе соломки, ссылаясь на авторитет Достоевского – дважды приводит длинную цитату из романа о том, что обыденность, обычные люди, как бы скучны они ни были, необходимы писателю, без описания обыденности ну никак нельзя, и романист обязан увидеть в простом, в повседневном некую красоту.
Журбенко не согласен. Романисту незачем описывать скуку и обыденность, даже если он способен сделать это талантливо. Искать нечто в скучном не стоит, а важно не пропустить момент, когда это скучное превращается в занимательное. Это происходит непонятно как, часто и без вмешательства авторской фантазии. Валерий Ефимович советует поклоннику Достоевского ввести в текст парочку активных