Ярость. Алексей Петрович Бородкин

таки заставила меня откровенничать!" – я погрузил губы в мартини. Ингрид смотрела на меня в упор, будто я был диковинным зверьком. В её взгляде отсутствовало сочувствие, и я ей за это благодарен.

      Она спросила, чем окончилась дело? Я ответил, что пока ничем. Водород оказался крепче, чем мы (наивные юнцы!) полагали.

      – А завкафедрой Бакштейн? – спросила Ингрид. – Что он? Это его промашка?

      Я ответил, что Бакштейну, по большом счёту, плевать:

      – Брокер не остаётся внакладе. Клиент может заработать или спустить всё до копейки – брокер имеет процент с покупки. Или с продажи. Вот и всё. Он в приработке всегда, при любом для клиента финале.

      Мы вышли на воздух. Солнце опустилось к горизонту и за домами (в тени) стало почти комфортно. Я взял её за руку (разумеется, она была прохладной), и мы пошли вдоль бульвара. В сквере бил фонтан, и когда налетал ветерок, его брызги разбегались радужным веером. Я сказал, что маленькая радуга – тоже радуга. А значит, под одним из её концов зарыт горшочек золота. Она рассмеялась. Полагаю, именно в этот момент она решила, что останется в моём номере до утра. Впрочем, я иногда бываю слишком самонадеян.

      – Вчера был доклад Зорина, – сообщил я. Она посмотрела со значением. И вопросом.

      Как наркоман нуждается в дозе опиата, так и я нуждался в продолжении этого разговора. Я вдруг сообразил, что Ингрид – человек, которому можно рассказать всё. "Многому она не поверит, да это и не важно!" Выговориться – вот чего я страстно хотел. Даже сильнее, чем её тела.