Вновь поселившись в добротном и знакомом до щемящей боли в сердце замке Ангалесских, в довольно скором времени Эльнара пошла на поправку. Следуя наставлениям королевского лейб-медика, она много времени проводила в саду, наслаждаясь свежим воздухом и беззаботным пением птиц, с радостью заботилась о сыне, общалась с друзьями и внешне выглядела как будто бы вполне довольной своей жизнью. Лишь на самом дне её прекрасных черных глаз внимательный наблюдатель мог бы заметить затаившуюся в них печаль-тоску, вызывавшую порой у её окружения ощущение какого-то смутного внутреннего беспокойства в присутствии Красы Востока. Это казалось несколько странным так же, как и строгий наказ государя обитателям замка Ангалесских ни в коем случае не заводить с Эльнарой каких бы то ни было разговоров, связанных с венчанием. Даже приезжавшие в дом для примерки свадебных нарядов портнихи умудрялись говорить с графиней о чём угодно, но только не о предстоящих торжествах. Эльнара послушно примеряла пышные туалеты, не выказывая к ним какого-либо интереса, или, наоборот, недовольства.
До венчания оставалась одна неделя, когда однажды к Эли прибежал запыхавшийся от бега Султан. В сопровождении няньки, державшей на руках маленького принца, графиня Ангалесская в это время гуляла по липовой аллее сада, поглядывая с известной толикой грусти и легкой рассеянности, которые всегда внушает осень, на садовую дорожку, усыпанную опавшими листьями. Из задумчивого состояния Эльнару вывел голос названого брата. Его карие глаза возбужденно блестели, а на круглом добродушном лице показались мелкие капельки пота.
– Еле разыскал тебя, сестренка! Думал, ты в библиотеке, не можешь оторваться от очередной книжки. Захожу – нет моей Эльнары! Мажордом отправил меня в детскую, а там и вовсе никого нету! Сунулся я было в столовую, и тут Анна, да ниспошлет Аллах ей доброго здоровья и всяческих благ в жизни, подсказала мне, что вы в саду гуляете, да только сад-то здесь ой немаленький! – весело тараторил восточный человек, одетый