Ну, что ты, как бодливая корова,
Уставился? Сознайся, Филарет,
Что для тебя молва эта не нова!
– Да помолчи ты, Воейков, я слышу! —
Монах был тих: – Ступай! А я вздремну.
Усердье, братец, может вызвать грыжу.
Ну, – он прикрикнул, – прочь! Иль прокляну!
Затряс большим тяжелым кулачищем:
– Вынюхиваешь все, юлишь как пес!
И, выпучив на пристава глазища,
Поднес ему кулак под самый нос.
Тот не смутился:
– Слышь, я разумею,
Что ты все знал о Дмитрии. Ведь так?!
А про себя смекнул, – «такой, скорее,
Прибьет, чем скажет. Осмелел монах,
Переменился, дерзок стал и вздорен.
Ой, чувствую, не зря это, не зря —
Топтун завелся. Он и носит с воли
Измену в скит. Уведомить царя?!
Нет! Нет! Спешу! Здесь надо все проверить,
С кем видится, беседуют о чем…,
– И Воейков два шага сделал к двери:
– Со временем дознаюсь обо всем».
– Ну, прощевай, пока! – и пристав вышел,
Прислушался, вогнал в скобу засов.
– Вот так-то, – буркнул, – будут тебе мыши
Компанией на несколько часов.
II
А Филарет один в своей келейке
Холодной, полутемной и сырой,
В потертой рясе, в старенькой скуфейке
Метался от одной стены к другой,
И вместе с ним метался свет лампадки —
То замирал, то вновь пускался в пляс.
Теперь он знал, каким бывает шатким
Благополучье. Уж в который раз
пытался он сыскать беды начало.
Был молод, смел, был к подвигам готов,
Учен, но глуп, молился Богу мало,
Не опасался хитростей врагов.
Был и народу, и царю угоден,
Надеялся судьбу держать в узде!
Но как удержишь, если за поводья
Её не сам ты водишь, а злодей.
– И вот я где! Враги мои, смотрите, —
Развел он руки, – это Сийский скит,
Сам я – монах, чернец, а мой мучитель, —
Он сжал виски, – гонитель мой царит!
Но разве не должны мы были вместе
Делить с ним власть? Да он мне клялся в том!
Он обещал! А сам опутал лестью…
И я поверил! О, я был глупцом!
Он встал к стене, уперся в брус затылком,
Подумал: – «где-то так же вот жена
Монашествует в Заонежье, в ссылке…
Ну, ладно я! Ее-то, в чем вина?!
В чем дети пред Борисом виноваты?
Их-то за что всех в Белозерский скит
Сослал злодей?! Но близок час расплаты,
За всех за них Отрепьев отомстит!
Все в скорости должно перемениться…
Ужо дождусь!» – монах взглянул на свет:
– Темнеет, солнце рано здесь садится, —
И к образам склонился Филарет.
Лились слова в холодный сумрак кельи
И слышалось: – «…храни их, не покинь,
Дай силы мне…, – и, распрямив колени,
Трехкратное: – Аминь.