Федор Вельяминов чуть не погиб в декабре на тонком льду Волги, спасая с воеводами тех, кого еще можно было спасти.
Под тягучее пение хора он нашел глазами Матвея. Пятнадцатилетний сын стоял прямо, на красиво очерченных губах играла улыбка. Подросток пошел в материнскую породу. Невысокий, изящно сложенный, кареглазый, с шапкой золотых волос, Матвей гарцевал по улицам Москвы на роскошном вороном жеребце. Сын проводил время в охотничьих забавах и праздности. Государь его привечал. Младший Вельяминов был всего на четыре года младше Ивана. Подросток напоминал царю о его собственной юности. Не дозволив Матвею остаться с войском, царь взял его в Нижний Новгород, где он дожидался исхода казанских событий.
Федору царская приязнь была не по душе. На Москве болтали о царевых забавах, о творящемся за белокаменными стенами Кремля, однако Вельяминов никак не мог скрыть сына от зоркого ока Ивана.
Бояре надеялись, что Анастасия Романовна, выбранная из полутора тысяч боярских дочерей и повенчанная с Иваном два года назад, сможет обуздать буйный нрав супруга. Она сидела сейчас на троне рядом с крепким, крупным Иваном, темноволосая, кареглазая, похожая на диковинную куклу в расшитых золотом и драгоценными каменьями одеждах. Первая дочь, родившаяся у молодой четы, умерла в младенчестве, однако ходили слухи, что царица опять понесла. Бояре ждали появления сына, царского наследника.
Федор рассеянно всматривался в лица ближних боярынь. Крупная Василиса Аксакова, приземистая разбитная Авдотья Бутурлина, красавица Прасковья Воронцова, приходившаяся ему двоюродной сестрой, и какая-то новенькая. Высокая, стройная, белокожая, женщина стояла, опустив голову. Федор видел только ее сцепленные замком красивые пальцы, унизанные перстнями. Словно почувствовав на себе чужой взгляд, боярыня встрепенулась. Певчие грянули «Аллилуйя». Федор заметил ее глаза, большие, серые, с зеленоватым отливом, как вода в осенней Москве-реке.
Служба закончилась, царь с царицею двинулись к выходу, за ними потянулась свита. Поравнявшись со стольником Михаилом, приходившемся мужем Прасковье Воронцовой, Вельяминов придержал сродственника за плечо. Воронцов, годов на двадцать младше Федора, вел себя с ним не по-свойски, как с ровней, а скорее, как с дядюшкой.
– Есть у меня до Прасковьи дело, Михайло. Невместно в храме Божием о сем говорить, однако и медлить не годится… – Федор испугался, что незнакомка окажется обрученной, а то и мужней женой. «И тогда, – горько подумал он, – куковать тебе бобылем, Федор Васильевич».
За год вдовства никто из боярынь и дочек боярских ему не приглянулся.