ISBN 978-5-4490-8285-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Пролог
Москва, февраль 1548
Жена боярина Федора Вельяминова Аграфена умирала.
В сентябре, принеся раньше срока мертворожденных близнецов, Аграфена обезножела. Несколько недель она лежала без движения, отвернувшись лицом к стене, не стирая с лица быстрых слез.
К Покрову, немного отойдя, Аграфена проехала с мужем по московским церквям, щедро раздавая подаяние во спасение души. Федор боялся смотреть ей в глаза, горевшие мертвенным блеском на исхудавшем лице, с резко выдающимися скулами, и сухим ртом. Дома, с мужем, боярыня больше молчала или звала себе в покои младшего сына Матвея. Из десяти живых сыновей и дочерей, что принесла Аграфена, до юности дожили только двое.
Старший сын, инок Вассиан, принял постриг три года назад, достигнув семнадцати лет. Он родился калекой, с заметным горбом, и беспомощной левой ногой. Сын рос разумным мальчиком. Федор с Аграфеной поняли, что нет для него иного пути, кроме монашеского подвига. Приняв постриг, Вассиан мог остаться в Москве или спасаться у Троицы, однако он выбрал трудный путь, понеся свет православия зырянам. Второй год Вассиан монашествовал в Чердынском Богословском монастыре на реке Колве, в Пермском крае.
После рождения старшего сына Аграфена дала обет Богородице. Боярыня обещалась проползти на коленях по всем московским церквям, буде Владычица смилостивится над ними и дарует им здоровое дитя.
Матвею исполнился год, когда осенью, в развезенной колесами телег жирной московской грязи, его мать ползла от паперти к паперти, заливаясь слезами благодарности. Мальчик рос крепким и красивым. Аграфена, было, поверила, что после долгой череды выкидышей и мертвых младенцев сможет принести мужу наследников.
Однако судьба распорядилась иначе. Аграфена шептала молитвы, постилась, покупала у ворожей таинственные амулеты, у странствующих монахов ладанки и святую воду. После Рождества, выстояв длинную службу в продуваемом злыми ветрами Успенском соборе, боярыня слегла с лихорадкой.
Три десятка лет прошло с тех пор, как восемнадцатилетнего Федора венчали с Аграфеной у Федора Стратилата в Коломенском. Невесте шел пятнадцатый год. Федор Вельяминов влюбился в свою нареченную с той поры, как увидел ее, двенадцатилетней девочкой, на крестинах у сродственников. Рядом со златоволосой, кареглазой Аграфеной, хрупкой, словно птичка, но бойкой и острой на язык, высокий и крепкий Федор казался себе неуклюжим увальнем.
Венчали их на Красную Горку, в ясное черемуховое утро. Первую ночь они провели в подмосковном имении Вельяминовых.
Дождавшись темноты, они распахнули окно опочивальни, выходящее в густой лес на Воробьевых горах. Река под холмом переливалась, сверкала, словно глаза Аграфены. Осмелев, Федор коснулся ее. Обняв его, уместившись в его руках, девушка шепнула: «Ох, и люб же ты мне был, муж мой, мочи нет, как люб».
– А сейчас? – охрипшим голосом спросил он.
– Еще пуще… – Аграфена лукаво взглянула на него. Не в силах себя удержать, Федор, исступленно целовал ее. Груня нежилась под его рукой, отвечая на поцелуи, сначала несмело, а потом требовательно, настойчиво.
Стоя у постели жены, Федор вспоминал, как зарывался лицом в ее разметавшиеся по подушке волосы, вдыхал их жасминовый запах. В первую ночь она была вся горячая, ладная, верткая. Даже утратив девство, она только коротко охнула и подалась навстречу Федору, обхватив его всем телом, так, что он перестал понимать, где он, а где она.
С каждой новой беременностью, со смертью младенцев, с выкидышами, Аграфена ссыхалась и горбилась. Волосы жены истончились и побелели, глаза стали тусклыми.
– Матвей! – Аграфена, очнувшись, нашарила руку мужа. Федор погладил знакомую ладонь.
– Едет Матвей, едет. Он с царем на охоте, я отправил туда гонца.
– Доедет ли… – тонкие пальцы лихорадочно обирали простынь: «Попрощаться бы…».
Она опять впала в забытье. Федор, как все последние недели, с отвращением подумал о себе. Рядом умирала его возлюбленная жена, младше его на четыре года, превратившаяся в старуху, а он, боярин Вельяминов, оставался здоровым и крепким.
Ростом и широкой костью он напоминал медведя, с почти нетронутыми сединой темными кудрявыми волосами и лазоревыми глазами. Федор ловил на себе любопытные женские взгляды из-под платков. На подворье у него шныряло много быстроногих московских девок, готовых ублажить боярина.
Тело здорового, нестарого мужчины, требовало своего. Федор уезжал на охоту. Соколы и сапсаны Вельяминова считались лучшими на Москве. Медведя он до сих пор брал один, вооруженный лишь ножом и рогатиной.
Многие бояре без зазрения ходили к веселым вдовушкам или в потаенные срамные дома, но Федор так не мог, не умел. Он был однолюбом, и стыдился бы после такого смотреть в глаза жены.
– Федя…
– Здесь я, Груня.
– Как