– И мыслей.
– Значит, то что я думаю, непременно сбудется?
– То, что вы думаете, уже сбылось. И любая ваша мысль, какой бы нелепой она не была – это энергетическое проявление уже существующей материи. Они связаны неразрывно.
– Как что?
– Как дыхание и жизнь.
– И если научиться управлять мыслями…? – я намеренно не закончил фразу.
– Вы научитесь управлять материей, – Агафья Тихоновна кивнула головой, – именно этот процесс так мучительно пытается спрятать Время.
– Ну а ему-то что?
– Время, как и любой живой организм, или организм, ставший живым, – акула многозначительно выпучила глаза, – не заинтересовано в своей преждевременной кончине.
– Время может погибнуть?
– Время и так мертво. Оно бесконечно. Оно неизменно. Оно неподвижно. А то что не изменяется – мертвое. Жизнь – это прежде всего череда изменений.
– Тогда чего оно боится?
– Оно боится умереть в головах людей, ибо только там оно живое и трепетное, только там оно имеет силу. Но развиваясь, человечество неизбежно придет к заключению, что Время – лишь выдуманная им самим иллюзия, которая на определенном этапе очень помогла познанию окружающего Мира и вывела человечество на новый виток. И в этом витке, уже за ненадобностью, Время можно отбросить. Поймите, человечество – как ребенок, играющий в кубики. К пяти годам он должен их сложить в шкаф и выйти на следующий уровень. Из кубиков, конечно, и дальше можно складывать различные слова. Но слово остается словом, и сложив слово «машина», мы не можем тут же сесть на нее и уехать. Нет, нет, – акула покачало головой, – время кубиков для человечества прошло.
– Но если все неизменное – мертво, а Пространство и Время – лишь иллюзии, на изменчивость которых можно не обращать внимание, ибо они, эти изменения, сами иллюзорны, то в каких параметрах тогда изменяется сама Жизнь? Ведь сама Жизнь не может быть мертвой, по своему определению?
– Не может, – Агафья Тихоновна весело кивнула головой, – не может. Но почему вы так уверены что живете?
Она встала с песка и по воздуху подплыла к черной, матовой воде. Немного помолчав, она протянула мне плавник:
– Только идущий осилит дорогу. Пора в путь.
Дракон, лежащий у моих ног, встрепенулся и привстал. Изнутри он продолжал переливаться солнечным светом, и это ему совсем не мешало, скорее подпитывало. Казалось, он чувствовал себя великолепно.
– Кстати, надо дать ему имя, – Агафья Тихоновна смотрела на огромную рептилию, и под ее взглядом, а может и независимо от него, дракон начал уменьшаться, пока не стал размером с небольшую, в метр или полтора, ящерицу. Его внутренний свет сконцентрировался, сжался, и ослепительно просвечивал кожу. С непривычки он резал глаза и мы с Агафьей Тихоновной щурились, но продолжали смотреть.
– Что