По следам «Диагностики кармы». Алексей Таас

с налоговиками вопросы к работе его вино-водочного киоска на окраине города. Я ему, что называется, популярно объяснил, что с компетентными органами на базарном языке нельзя общаться, всему есть свои этические границы. Увещевание парня не проняло, пришлось выгнать его с помощью охраны. Ну а в «Академии» безответственная манера ведения хозяйства скоро должна была привести к определённой логической развязке, учитывая экстраординарную особенность системы Лазарева – ускорять все процессы.

      В одно прекрасное утро я всё-таки прозрачно намекнул Сергею Николаевичу на вызывающие сомнения манипуляции Шмонина с деньгами, на что он с возмущением рявкнул на меня: «Он мой друг!» Мол, не наговаривай на моего доверенного лица своими пустыми подозрениями. Но не пройдёт и месяца, как выяснится, что Владимир Васильевич без разрешения пустил немалую сумму на стороннее дело: отдал своему соседу по дому на латание финансовых «дыр» в работе его ларька. Реакция шефа на разоблаченную махинацию походила на постановку античной драмы в сельском клубе: с зевсовой яростью Лазарев метал гром и молнию, безутешно оплакивая убежавшие налево деньги. На следующий день тот самый сосед Базилича – парень-ингуш – пришёл в офис на Шкапина и, стоя на коленях(!), просил разъярённого Сергея Николаевича об отсрочке выплаты несанкционированного владельцем денег кредита.

      Но самый громкий скандал с потерей лазаревских денег в стенах «Академии парапсихологии» приключился совсем уж мистически. И, конечно же, шуму, крику, истерики в связи с очередным инцидентом автор «Диагностики» выплеснул со свойственным ему артистизмом. А кидали и обворовывали Сергея Николаевича за милую душу регулярно. Тот же его родственник тырил книги для «левой» реализации не пачками, а целыми типографскими партиями. Но каждый раз реакция Лазарева была, словно обманули его в первый раз.

      Сорок миллионов

      Майским утром 96-го года в типичном для него взведённом состоянии в рабочий кабинет офиса врывается Сергей Николаевич. В руках держит тот самый чёрный чемоданчик-«дипломат» из «бардачной» комнаты и, нервно тряся им, вопрошает меня: