– Тут же четвертый этаж, да и темно! Не видно же ни фига! – я за моргание глаза оказываюсь у окна, за которым царит глубокая осенняя ночь.
Ни грамма боли, словно и не было вчерашнего побоища, даже зуб не шатается. В окне отражается широкоплечий парень в синем халате. Слегка взъерошенные светло-русые волосы, славянские скулы, оттопыренные уши – ничего необычного. Если не считать того, что со мной происходит.
– Ты почти сутки проспал, вот и ночь не кончается. В деревне будут мои ребята, они объяснят, что к чему. Скажешь от Михаила Ивановича, – одним движением сосед закидывает меня на подоконник.
Восемьдесят килограммов левой рукой? Богатырь…
Падает и разбивается бурый горшочек, чахлый цветок ломается на середине стебелька. Деревянная рама широко распахивается, и ночь швыряет в лицо пригоршню мелких капель. Где-то далеко внизу ждет мокрая земля.
Ё-моё, как же высоко!
– Передавай обалдуям, что если будут пить мою настойку, то я их кроссами замордую!
Широкой ладонью меня сносит с облезлого подоконника. Я лечу в свободном падении. Мозг застывает от ужаса, но жизнь не торопится проноситься перед глазами. Вместо неё сверкают окна больницы, а я по-кошачьи изворачиваюсь в воздухе.
Земля больно бьет по ладоням и ступням, притяжение влечет тело дальше, стремясь впечатать в пожухлую траву. Когда нос, почти как в песне у Газманова, «ноздрями землю втянул», руки и ноги заканчивают амортизацию и идут на противоход – меня подбрасывает в воздух. Легкий перенос тяжести и я всаживаю пятки в мокрую землю.
Ого, как так получилось? Почти как у кошки…
Взгляд на окно – лохматая голова тут же исчезает. Из палаты слышится дикий визг, бухают удары. В больничных окнах встревожено зажигается свет, звуки яростной битвы будят пациентов.
Я не хочу дожидаться финала ревущего концерта, а потому мчусь к выходу с территории больницы. Желтый фонарь рассеивает мглу над главным входом, мерцающий свет очерчивает проем в арматурном заборе. Где раньше скрипела калитка, теперь красуются ржавые петли на металлическом столбе. Вот за верхний зубчик я и цепляюсь полой халата.
– Уползай, малыш! Уползай! – пронзает недавняя мысль.
Затрещавшая ткань дергает обратно. Я разворачиваюсь и вижу, как из окна знакомой палаты вылетает визжащее существо, похожее на огромную собаку. Глухой удар о землю и следом резкий хруст ломаемых сучьев – кусты принимают в объятия необычное создание.
Памятуя о словах соседа, я не рвусь возвращаться на предмет оказания первой помощи, а припускаю по холодной улице. В вязкой глине остается больничный тапок.
Ай, больно! В пятку вонзается острый камушек. После невыносимо долгих четырех секунд я заворачиваю на улицу Генерала Белова, и больница скрывается с глаз. Глубокая ночь, в пятиэтажках горят редкие огни, а на улице ни души.
Осеннее небо разрезает жуткий вой, на него лаем откликаются собаки Шуи и близлежащих