Антонина Никифоровна прижала к себе перепуганного орущего Митеньку и побежала куда-то, ничего не видя в клокочущей свистящей мгле. И тут снова ударила молния, да такая, что все вокруг осветилось мертвенным светом, а потом снова навалилась кромешная тьма. Но через миг она рассеялась, дождь прекратился, и Маша, метавшаяся туда-сюда в поисках сестры, увидела, что неподалеку, посреди поляны, лежат неподвижно в мокрой траве женщина и ребенок.
Тоня и Митенька.
Набежали мужики, и, как водится, ударенных молнией начали забрасывать землей, ковыряя ее руками, ножами, осколками стекла – у кого что было. Маша стояла рядом на коленях и то вопила в ужасе, то молилась.
Прибежал какой-то человек, начал кричать, что он доктор, велел прекратить забрасывать тела землей, принялся тормошить их, дуть в рот Митеньке, потом Антонине…
Но Маша сердцем чувствовала, что нет у нее больше сестры: Тоня лежала почерневшая, обожженная, платье обгорело, волосы были наполовину опалены. Митенька же выглядел как живой – только бледный, мертвенно-бледный и недвижимый.
– Толку не будет, померли, сердешные, – бубнили в толпе. – Чего их попусту тормошить? Надо бы священника позвать.
Но доктор все метался от тела к телу… И вдруг раздался истошный детский крик – это Митенька очнулся!
Маша, как стояла на коленях, так и поползла к нему, простирая руки и рыдая. Доктор, тоже стоя на коленях, передал ей дрожащего мальчика, который бестолково водил туда-сюда руками, жмуря глаза, и сказал:
– К несчастью, сестру вашу, бедняжку, я спасти не могу. Ее наповал убило. Сына она своим телом прикрыла, оттого и достался ему не весь разряд, а какая-то часть. Но ему вполне хватило. Даже не знаю, не отшибло ли ему разум, не останется ли ребенок идиотом… Но тут медицина бессильна, милая барышня, останется вам только лишь на Бога уповать, чтоб милость явил!
Бог явил-таки милость – разум у Митеньки не отшибло, хотя случившееся для него не прошло бесследно: начал он лунатить – во сне, значит, ходить. Однажды среди ночи Маша проснулась невесть почему, глядь, а племянника рядом нету. Кинулась: где он, что?! Вдруг видит: Митенька стоит на балконных перилах, да на одной ноге, а другой в воздухе туда-сюда болтает – ну сущий циркач!
Маша подкралась к нему, схватила и унесла в постель. Мальчик даже не проснулся. После этого она каждую ночь ставила таз с холодной водой возле балконной двери – чтоб Митенька, если опять начнет снобродить, в воду наступил, охолонулся и проснулся.
Маша служила горничной в богатом доме. Хозяева на лето уехали в Евпаторию – отдыхать, а Маша осталась в Москве стеречь господскую квартиру. Каждый день думала, куда после лета Митюшу девать. Пока господ нету, он никому не мешает, а когда они воротятся? Мало того что чужой ребенок у горничной прижился, да еще теперь тазы с водой по всей квартире стоят – это куда дело годится?! Господа как увидят такое, мигом не только Митю выставят,