Постепенно, условия становились всё старательнее имитировали реальность – добавлялись дым, звуки выстрелов и взрывов, крики. Наконец, Громобой объявил, что я, процентов на 80, буду на что-то годен в бою.
Мы первый раз поднялись на поверхность только через два месяца моего пребывания здесь.
Когда мы снова преодолевали свалку, пробираясь к выходу из подвала, я, ежесекундно спотыкаясь и чертыхаясь, спросил, не могут ли «разведчики» разгрести здесь, хоть немного. А если не могут, то почему.
– А это шоб полицаям не было резону здеся обшмон делать, – вяло откликнулся Громобой, едва не в первый раз переходя с чист литературного языка.
Мы вылезли на свет Божий, когда тот стал уже меркнуть. Над опустевшими грозно руинами нависали мрачно-серые громады облаков. Мы осторожно пробирались вперёд, озираясь среди разбитых, закопчённых скелетов зданий, словно головёшек посреди гигантского костровища. Я впервые мог оценить ужасающие масштабы катастрофы.
Людей мы не встречали. Вокруг стояла мёртвая, душераздирающая тишина. Не было ни одного живого звука. Лишь бессердечный ветер равнодушно шелестел слежавшейся дорожной пылью. На одном из бывших перекрёстков вдруг обнаружилась стая суетливых воробьёв, так странно и страшно контрастировавших своей оживлённой деловитостью посреди громадного пустынного кладбища. Кое-где торчали, пробиваясь сквозь мёртвый камень и пепел, пучки свежей травы. Чудом уцелевшие деревья, поднимаясь из растрескавшейся земли, пестрели недавно распустившейся листвой, в тщетной попытке противостоять гнёту чёрных туч, упавших на замолкнувший город. По краям дорог, и в сети разломов, покрывавших их (в этом ничего не изменилось!), стояли густые глубокие лужи, с грязно-коричневой застоявшейся водой, рискующей превратиться в болота. Пару раз я умудрялся едва не подвергнуться основательному купанию, но Гром заботливо выдёргивал мои неверные стопы на путь истинный.
Когда в небе основательно сгустились сумерки, мы неожиданно заметили в конце улицы длинные человеческие тени, неторопливо двигающиеся в нашу сторону. Не произнося ни слова, Гром резко утянул меня в сторону, за угол, а потом мы спешно метнулись в один из подъездов, и затаились под прикрытием облупленных стен, готовых в мгновение обрушиться на наши плечи. А тени, лениво рассуждая на немецком, добрались до нас, превратившись в вермахтовский оккупационный патруль.
Холодная волна ненависти поднялась во мне. Мы выбирались из убежища, прихватив незабвенные ПП-178 – по одному на брата, да и Громобой, похоже, припас кое-что в своём заплечном мешке. Я взглянул на него, мрачно и требовательно. Он взглянул на меня. И лишь покачал головой