Увидев, как я вошёл, тётя Клава сразу засыпала меня вопросами, мол, что это я наплёл с три короба, будто в кошельке была большая сумма денег?! Я немного растерялся от такого напора, но и не смутился, потому что скрывать было абсолютно нечего: пояснил, что всем отвечал словами самой тёти Клавы: «Денег много, на бутылку хватит».
– Тогда почему же Иван Киселев приехал в магазин и при всем честном народе требовал проценты за находку тысячи рублей?! – возмущалась тетя Клава. Оказалось, как она пояснила, Иван опозорил ее при всех, утверждая, что она присвоила крупную сумму денег и даже сообщил руководству Райпо о свершившемся преступлении.
И в это время в дом, постучавшись, вошел сам Иван. Вид у него, признаться, был весьма взъерошенный, сам он казался очень взволнованным и смущенным. До него все-таки дошло, что разговоры о том, что «денег много» имели шуточную подоплёку. Прямо с порога он начал извиняться перед Евхутами и моими родителями.
– Ну ты, Серега, и подвел меня со своим кошельком, я ведь и вправду подумал, что денег много, раз кошелек был толстым. – Бубнил он, прижимая руку к сердцу и боясь поднять глаза на тётю Клаву и ее мужа, недобро смотревшего на Ивана.
Оказывается, в кошельке всего-то было три рубля и платочек с завернутыми в него шестьюдесятью двумя копейками. Столько и вправду стоила бутылка водки. Продавщица нисколько не лукавила, говоря, что денег много, на бутылку хватит.
На следующий день в магазин пришла работница с кирпичного завода по фамилии Юрьева. Она описала кошелек с точностью до щербинки и правильно назвала сумму денег, в нем лежащую. Кошелек ей отдали, и она рассказала, что послала мужа за водкой по случаю получения зарплаты, – такой вот был праздник в семье. И дала ему денег ровно столько, сколько стоила самая дешевая поллитровка. Но муж вернулся домой пьянющий до бесчувствия и без покупки. За что она, подумав, что он единолично пропил эти деньги, крепко его побила. Утром, проснувшись с «фингалом» под глазом, тот рассказал, что потерял кошелек, и с горя напился, встретив на обратной дороге своих друзей. Те, в знак сочувствия, угостили его горькой.
Вот такая совершенно банальная, простая, житейская история.
Бойкот с меня через месяц сняли, и я вновь влился в уличную стайку ребят, опять стал полноправным членом команды. Но те санкции (выражаясь сегодняшним языком), что были применены в отношении меня, не смогли изменить моего мнения, что брать чужое – нельзя, и что человек, совершивший нечестный поступок, достоин осуждения со стороны товарищей.
С этим убеждением я и входил постепенно во взрослую жизнь…
Тверже шаг, ребята!
Конец 60-х – тревожное время: в разговорах взрослых только и было, что о «наших отношениях с китайцами». Все полушёпотом, полунамёками