Она всасывала его язык и кусала, чтобы кровь не останавливалась. Всасывала и плевала ему в лицо этими кровяными сгустками, и размазывала, и снова слизывала. <А однажды она вытащила одну из двух булавок и скрепила свои губы, чтобы я не смог целовать её. Она и сейчас ненавидит мои поцелуи.>
Теперь так не поиграешь, теперь у Па и Ма есть Анни, дочь, уже подросток. Сейчас нельзя, а пять-шесть лет назад ещё было можно, Анни, скорее всего, не понимала, что там у Па и Ма и как, и зачем; и сколько простыней было застирано и потом выкинуто (потому что не отстирать или застирать до дыр) после попыток возбуждения болью, унижениями и кровью. <Мы использовали её вместо собственной смазки>.
Сейчас Па не возбуждается, вспоминая это. Он распарен, откинулся на спинку ванной и часто моргает от пота, который залил глаза.
Из-за двери приглушенно (соседи, как всегда, дома) звучит очередной баттл или подобие, истеричка в мужском теле отчаянно верещит,
_
Да лучше ебани мне кривой разрез до хрустящей корочки -
Это лучше, чем твоё рождение, школа с первого по девятый, ебля, деградация, работа твоей мамкой в "Пятёрочке".
_
<Работа твоей мамкой в "Пятёрочке", хорошо, когда заточены ножички и иголочки> – Па по инерции продолжает глупые рифмы, протирая ногой запотевшее зеркало.
_
Я разложу твои тексты на части и внутри не окажется смысла,
Уберу все палочки, оставив нули – это и есть твои настоящие числа,
блядь.
(unnamed song playing)
_
<Это и есть глубокая чистка..>.
Па кладёт правую руку на бортик ванной, подумав, загибает все пальцы, кроме безымянного. Резко опускает топорик fiskars на этот палец. Кость не перебивается с первого раза, со второго удара фаланга отлетает в стену, а топорик fiskars, неудержанный, теперь уже неудержимый, падает на ляжку Па. Порез неглубокий.
Па заранее приготовил бинты, перекись водорода, вату и прочую медицинскую херню для любителей. Па крутит кран, чтобы потекла ледяная вода. Засовывает под струю обрубок с обручальным кольцом. Па бьётся в судорогах и в спазмах, одной рукой не прикрыть две раны одновременно, не хватает сил, чтобы подняться и холодить только обрубок и ступни ног, <так холодно, что я сейчас обоссусь >, и Па ссыт под себя, вода вбирает кровь и мочу, лезвие топорика fiskars бликует, солнечные зайчики скачут по стенам, отсвечивая красноватым мехом. Рука немеет от холода, моча согревает – ненадолго – замёрзшие пятки.
Дома никого, Па не торопится, укутывая обрубок с кольцом и ища на полу второй, с ногтем. Ма придёт не раньше восьми, Анни вообще хуй знает где и Па всё равно, где это хуй знает где находится. Обрубок с ногтем не удаётся поднять с первого раза, он выскальзывает и падает в ванну, отвратительно перекатываясь с одного бока на другой. Па злится, приседает на одно колено и всё-таки вылавливает омертвевшую фалангу, как <да что ж это, блядь, такое, сука> тут же повязка так сильно пережимает рану на ляжке, что практически остановившаяся кровь начинает снова протекать сквозь серый бинт. Стуча кулаком в стену, выложенную голубой плиткой, Па трясёт раненой ногой. Положив фалангу без кольца в раковину, он заново перевязывает рану. Закончив, надевает трусы, выкидывает полпальца в форточку и убирает топорик fiskars к остальным инструментам. Ненужной тряпочкой оттирает брызги в ванной, расстилает на полу коврик, который предварительно убрал, и идёт выкидывать мусор. В пакете только ненужная тряпочка.
Позже Па встретит Ма и расскажет, как резал рыбу, чтобы приготовить роллы, рыба красная – форель или сёмга – как она любит, и нож соскочил, <скользкая рыбка попалась>, и вот – теперь он урод без половины пальца. Ма вскрикнет, <да не надо скорую, успокойся, успокойся же ты>, её стошнит на большое черно-белое блюдо, полное роллов (и нет на них никакой крови, ни капельки, нет на этих роллах и правды от Па, ну так теперь они и в рот Ма не полезут, весь труд котам на улице) и она завалится на пол, пачкая платье, газовую плиту, свои ожидания от вечера дома после работы.
Па её поднимет, уложит на их диван (а есть ещё кровать Анни и другие спальные места), а Ма разревётся, <сейчас я принесу тебе плед>, не пойдёт в душ и уснёт в испачканном платье. Через два часа придёт Анни, но ужинать ей будет нечем.
Па полубезработный – в основном его содержит Ма. Его и Анни. Ма говорит, что это ничего, что не это главное, Па себя накручивает и угнетает и иногда обстановка накаляется до прохладной прорезиненной ручки того самого топорика fiskars. Па отрубает боль, разрезает её и так она меньше чувствуется или уходит совсем. Хватит ли Па своих частей тела?
Сможет ли Па научиться не вредить себе, а заодно и – косвенно – Ма, которая уже не верит, что мёртвая рыба или хлеб, который точно не может сопротивляться, рубят и кромсают её мужа с определённой периодичностью, которую она пока что до конца не просчитала. Ма любит свою работу, но вообще хотела бы чего-то другого, где отдача