Два года ада, или Как выжить в армии. Денис Гоголев

хорошо, и меня бы не догнали, только если бы не начали стрелять. Мент сразу увидел меня, сидевшего на корточках за кучей песка, и, подбежав ко мне, ударил ногой в область шеи. Я, перекувыркнувшись через голову, упал. Подбежал еще один мент, и уже вдвоем они меня дубасили руками и ногами. Это была первая жестокость в жизни, которую я прочувствовал на себе в шестнадцатилетнем возрасте. Меня избивали по-взрослому, и я не понимал, за что, так как считал, что плохого ничего не сделал. За то, что на кладбище был ночью и убегал, испугавшись, – вот за это меня избили слуги правопорядка и засунули в ментовский «бобик». Через несколько минут, избивая кулаками, засунули еще двоих вместе с магнитофоном. Одним из них оказался Юра, тот самый, что еще пару часов назад «геройствовал» на кладбище, ломая памятники и ограды. Юра, плача, просил отпустить его и говорил, что он вообще на кладбище не был. Стал им угрожать отцом – военным. Я сидел и думал, что из-за этой мрази пострадали все, в том числе и я, а он ревет в истерике, что ни в чем не виноват.

      Нас привезли в отделение милиции, развели по разным кабинетам и стали допрашивать. Как выяснилось позже, Юру отпустили сразу, хотя и непонятно почему. Мне повезло, что я был трезв и моим показаниям вроде бы поверили. Написал я объяснение, что на кладбище ночью пошел по личным соображениям навестить могилу своего деда, а на вопрос, с кем ходил, ответил, что не знаю, где живут и какие у них фамилии, только знаю, как зовут.

      Половину из тех ребят, с которыми ходил, я на самом деле знал плохо. Просто собралась толпа, которая захотела проверить себя на смелость. Следователь сильно на меня не давил, видимо, чувствовал, что был перебор ментов, которые меня отдубасили. Ведь я был в синяках и ссадинах, и со мной беседа прошла в хорошей обстановке, даже чай предлагали, и отпустили под утро, пожав руку.

      Я всегда по молодости тянулся к взрослым ребятам и считал себя крутым, так как старшие всегда за меня заступались. Я пытался быть похожим на них, старался быть по-своему справедливым. В кругу моих товарищей и друзей не было принято, чтобы избить кого-то просто ради развлечения, только чтобы «показать» себя. Все мы, конечно, уже в раннем возрасте выпивали, но с криминалом никаких у нас проблем не было никогда. До большего, кроме как разбить стекло, залезть на крышу дома или подраться в пределах разумного один на один, дело не доходило. В школе учительница истории предсказывала мне судьбу сидеть в тюрьмах, и, наверное, из-за этого я ее не любил больше всех. Но она ошиблась: с криминалом я никогда не был связан.

      В школу я ходил ко второму уроку, мог без проблем прогулять все занятия и перебивался с двойки на тройку. Учителя на это закрывали глаза. Даже когда я на новогоднем «огоньке» в четырнадцать лет первый раз попробовал водку – а пил, чтобы не упасть в грязь лицом перед девчонками из своего класса, показывая, какой я крутой, – и послал директора школы на три буквы (я этого не помню, так как после