Слуга его ожидал уже с полуночи и без лишних вопросов и причитаний промыл нывшую от боли шею Гастона, на которой две твёрдые руки оставили черные отпечатки своих пальцев и виднелась красная борозда от его собственного галстука, также сыгравшего свою роль в процессе удушения и внёсшего его в список жертв этой ночи, открытый трагическим финалом жизни графа Голимина.
Гастон сразу же лёг в кровать, но боль мешала ему заснуть. Странные события этого вечера, приятные и ужасные, вертелись в его в голове и, кроме того, он был взволнован тем, что ему предстояло сделать на следующий день. Дарки решил навестить своего дядю и сообщить ему о переменах в своей жизни, и при этом он не хотел принимать в расчёт скрупулёзность мадемуазель Меркантур, которая признала вполне приемлемым не представлять его своей сестре. Дарки теперь уже подумывал о том, чтобы подойти к трём часам дня на улицу Комартан и там, как бы случайно, встретить мадемуазель Меркантур, как раз в тот самый момент, когда девушка придёт с визитом к своей сестре, которая якобы так поздно задержала её этой ночью.
Влюбленные умудряются так строить свои планы, чтобы непременно встретить предмет своего обожания, а Гастон решительно был влюблён, но в этот момент мечтаний усталость привела его, наконец, в объятия Морфея.
Дарки проспал девять часов без передышки и когда открыл глаза около полудня, первая вещь, которую он заметил на журнальном столике возле своей постели, было письмо, которое его камердинер тихо, стараясь не разбудить хозяина, положил туда… письмо, конверт которого, его бумага и почерк… и даже аромат духов, исходивший от него, был ему знаком… Письмо, в каждой детали которого чувствовалась Джулия.
– Хорошо! – Сказал Гастон, растягиваясь на кровати, – я знаю что в нём… упрёки… предложения о мире и, вероятно, счёт, который нужно оплатить. Я хотел бы избегнуть чтения этого списка, – Затем одумавшись, он продолжил, – Ах, черт! А самоубийство этого несчастного человека! Между тем, всё-таки необходимо, чтобы я знал, что она обо всём этом рассказала этим чёртовым полицейским.
Гастон сломал печать, которая скрепляла письмо, и прочитал:
«Дорогой Гастон, вы не предполагаете, надеюсь, что я собираюсь жаловаться на вас вам самому. Вы меня оставили, когда я поняла, что полюбила вас. Я была ни слишком удивлена, ни чересчур огорчена такой развязкой. Мы оба живём в мире, где многие вещи заканчиваются почти всегда таким именно образом. Когда достигают определённого диапазона, а следующего уже больше нет, гитара ломается. Вы должны были бы проявить больше такта, но не хочу вас упрекать за это. Это не ваша ошибка, что образ, который вас очаровывал на протяжении года, как вы меня уверяли, внезапно прекратил вам нравиться. Забудьте её, эту арию, которую мы столь хорошо пели дуэтом всё это время, станьте судьёй, женитесь… это