– Сашенька, когда ты прекратишь строить иллюзии? – вошла в комнату мама. Каждый раз, когда она бывала здесь, ужасалась всё сильнее. Комната больше походила на мемориал с десятками фотографий, плакатов, любовных писем, написанных ему дочкой и оставленных у стены, где скопилось несколько десятков подобных конвертов.
– Мама, я люблю его! – восторженно говорила девушка.
– Тебе 23 года. Перестань уже верить в сказки, – пыталась научить уму разуму женщина, но все попытки оказывались бесполезными. – Он никогда не обратит на тебя внимания.
– Обратит. Моя любовь даст ему всё, что нужно. Никто другой не даст ему того, что могу я, – уверяла себя девушка.
– Милая, Дима женится. Я вчера слышала. Его друг, тот парень, Саша, который спас его после аварии, помог твоему кумиру сделать предложение своей девушке. Поэтому, прекрати думать о нём и лучше, найди себе хорошего молодого человека. А про Малышкина и думать забудь. У него своя жизнь, а у тебя своя.
– Как? Свадьба? – переменилась в лице девушка. – Он не может! Дима, ты ведь мой, только мой.
– Доченька, успокойся! – попыталась утихомирить её женщина.
– Ты врёшь. Этого не может быть, – вскочила с ковра она.
Женщина, лет пятидесяти, опасаясь, отошла в сторону, ближе к двери.
– Нет, я не вру.
– Пошла вон отсюда! – закричала Саша, едва не набрасываясь на мать и та, не сопротивляясь, быстро покинула святилище дочери. – Ты будешь только моим, ведь я люблю тебя, – приговаривала девушка, общаясь с каждым из висевших на стене плакатов Димы, медленно продвигаясь к телевизору, по которому по – прежнему показывали Малышкина. – Я добьюсь тебя, мой милый. Я люблю тебя, Малыш…
«Слепая вера – движущая сила спящего разума.»
Глава 2. Чёрное и белое
Тёмные, мрачные тона просторного помещения наводили тоску. Не меньше сотни горевших свечей по всей площади зала тускло освещали его, позволяя пришедшим людям, разглядеть друг друга, да и то не всегда. Игравшая мелодия, издаваемая стареньким магнитофоном, использовавшимся, вероятно, ещё при Сталине, заставляла ужасаться, тем самым, создавая мрачную атмосферу всеобщей подавленности. Глядевший на всё это Антон угрюмо стоял рядом с командой, раз, за разом обращая внимание на всевозможные венки, букеты с чётным количеством цветов, многие из которых выглядели завявшими и чересчур отпугивающими. Он изумлялся с каждой минутой всё сильнее и не мог поверить в происходившее. Стараясь больше ни о чём не думать, спортсмен попытался отвлечься, подойдя к столу с чёрной скатертью, до боли страшными вазами и рамками без фотографий с ленточкой у правого нижнего угла. Схватив первый, попавшийся под руку стеклянный