– Сеньора Лола, вы и дров принесли… – сказала она, по-испански. Индианка стояла с вязанкой и шерстяным платком, полным яиц. Питер, немедленно, поднялся:
– Садитесь, я вам супу налью… – Марта подхватила пустой котелок:
– Я спущусь за водой и позову всех, к завтраку… – льняные волосы, блеснув на утреннем солнце, исчезли в узком лазе, ведущем из расселины наружу. Забрав у индианки ее ношу, Питер взялся за миску:
– На улице распогодилось. Все еще холодно, но, хотя бы солнце появилось. Надо посмотреть на карте, какие еще тропы ведут на север, кроме той, что мы подорвали и завалили. Хотя сеньора Лола знает округу, она может нас проводить… – большая рука, с дымящейся трубкой, коснулась его плеча. Он взглянул в смуглое, испещренное морщинами лицо. Питер почти не знал испанского языка, но разобрал неслышный голос индианки:
– Ты в такое не веришь, но можешь попросить, одну вещь. Solo una cosa… – повторила Лола. Питер, широко улыбнулся:
– Здесь даже думать нечего, сеньора. Чтобы моя жена была счастлива… – Лола не ответила на улыбку. Темные глаза внимательно, немного грустно взглянули на Питера: «Будет». Замолчав, опустив почти седую голову, индианка принялась за суп.
Лазурная вода озера сверкала в ярком солнце позднего утра.
Прежде чем идти в физическую лабораторию, Максимилиан связался с «Орлиным гнездом». Рауффа он застал за завтраком:
– Ни о чем не беспокойся, занимайся делами, – уверил его приятель, – мы с Адольфом проведем отличный день, сходим на берег, разожжем костер… – в трубке послышался лай филы. Макс насторожился:
– Аттила, кажется, беспокоится. Он обычно не подает голос, без дела… – обергруппенфюрер отогнал от себя эти мысли:
– Лает и лает, ничего особенного. Он, в конце концов, собака… – овчарки охранников, в госпитале и физической лаборатории, тоже завывали и скулили. Псы рвались с поводков, солдаты еле их удерживали. Провожая Максимилиана, начальник особого отделения больницы заметил:
– Резко изменилась погода. Тучи рассеялись, вышло солнце, после долгой метели. Животные на такое всегда реагируют, впрочем, как и люди… – и Эмма и Муха еще спали. Макс решил вернуться в больницу после испытания системы радиоуправления. Он одевался в пустой палате:
– Хорошо, что мне привезли мундир. Муха всегда боялся эсэсовских рун, хотя сам их носил… – Макс, впрочем, не собирался пугать зятя. Обергруппенфюрер взглянул в прорезь, в железной двери палаты,
– Он и так, достаточно, напуган. Он мне еще понадобится, для торжественного выступления… – зять громко храпел. Максимилиан, с отвращением, вдохнул застоявшийся запах гноя, перегара и мочи:
– Муха под себя сходил, во сне. Ладно, пара дней, и он станет кормом для рыб, на дне озера… – перегнувшись через борт катера, обергруппенфюрер взглянул на прозрачную воду:
– Рыб, кстати,