– Достаньте его, – бросил Пастух через плечо, когда БТР остановился. Выглядел он абсолютно спокойно, точнее, даже отстраненно.
Те, кто знал его долго, безошибочно определили бы: это показное спокойствие – не более чем затишье перед бурей. С десяток секунд Аркадий и Малахов смотрели в глаза друг другу. И хотя Пастух не скрывал своей ненависти, Конюх прочитал в его глазах только вызов, наглый вызов. Конюх потом поймет, что значил этот взгляд Пастуха. А пока он даже не подозревал, что его можно так сильно ненавидеть. За что, собственно? Старший лейтенант завелся. Все, этот сержант перешел уже все границы, и если его сейчас не поставить на место, то он окончательно потеряет взвод. Аркадий не спеша спрыгнул с брони и подошел к лейтенанту.
– Ты что, совсем оборзел, сержант? Покинул расположение без приказа, с людьми, да еще БТР прихватил! Под трибунал захотел?! – пролаял Конюх.
– А ты лучше бы его, – кивнул Пастух спокойно в сторону ребят, достающих Чуму, – отправил бы под трибунал три дня назад. Он бы, наверное, век на тебя потом молился.
В это время брезент откинули и высота вздрогнула. Смерть в бою, ранение от пули, мины, снаряда и бог знает еще от чего там – страшно, но понятно. Понять то, что сделали с их другом, и главное, зачем – было трудно. За что простого солдата так? Эта действительно уж средневековая, бессмысленная жестокость не укладывалась в голове. Во взводе как обычно были солдаты разных призывов. В основном были прослужившие от года до полутора лет. Из молодых солдат остались теперь Ерш да Заяц. Да еще лейтенант с женой, прибывшие в Афганистан чуть больше двух месяцев назад. Почти все слышали о зверствах, которые любили творить моджахеды. Кто-то что-то слышал, кто-то что-то видел. Но своими глазами «красный тюльпан» все видели впервые. Малахов ошарашенно смотрел на покойного, когда к нему подошел Пастух.
– Это местные, однозначно, хоть и валят на неизвестно кого. Надо долбануть пару залпов за парня по кишлаку…
– Что? – заторможенно переспросил Конюх, прилагая максимум усилий, чтобы прийти в себя.
– А еще лучше – раскатать весь кишлак к чертовой матери, или завтра все рискуем такими же как Чума стать.
Пастух пристально, словно гипнотизируя, смотрел в глаза Малахова.
– Ты представляешь, что ты несешь? Чтобы я расстрелял мирный кишлак только на основании твоих подозрений и поставил крест на своей карьере такими фашистскими методами?
При этих словах Пастух чуть не разразился хохотом. Сильно все-таки Конюха пробрало, если он такое ляпнул. Карьера, значит, главное – а на парня наплевать, да и на нас всех, впрочем.
– Карьера дело хорошее, конечно, и начал ты ее хорошо! Там, на брезенте, благодарность за службу лежит, «духи» прислали. Только ты, лейтенант, не учел, что мне и всем этим ребятам жить охота. А для этого надо ударить по кишлаку. Такие вещи нельзя оставлять безнаказанно, лейтенант, иначе нам всем хана! – Аркадий уже понял, что ничего не получится.
Этот