Затем он поднялся, подошел к Рейчел, встал перед ней и пытливо вгляделся в ее глаза. Очень вежливо, чуть ли не подобострастно, он попросил ее уехать из лагеря.
– Вы сочиняете небылицы, и это беспокоит людей, – учтиво объяснил он. – Они не скажут вам этого, потому что у нас вежливый народ, но это их расстраивает. Сегодня вечером, – он поднял вверх палец, – никто не скажет вам, как он расстроен. Сегодня вечером, – палец опять поднят, – вам и вашей подруге ничто здесь не угрожает.
Спустя двадцать минут они с Гретой покинули лагерь на машине шриланкийцев. Оказавшись в полевом госпитале, Рейчел призывала отправиться на поиски девушек и шри-ланкийцев, и канадских миротворцев, направлявшихся со своего судна вглубь острова. Но никто не понимал, что тут срочного. Пропали две девушки? Пропавших считали уже тысячами, и число их непрерывно возрастало.
– Они не исчезли, – сказал ей один из канадцев, – они мертвы. Вы сами это понимаете. Как ни жаль, но это так. А искать тела сейчас нет ни времени, ни возможности. – Он оглянулся на своих товарищей и шриланкийцев, находившихся в палатке. Все кивнули в знак согласия. – По крайней мере, у нас.
На следующий день Рейчел и Грета отправились в Жакмель, а через три недели вернулись в Порт-о-Пренс. К этому времени Рейчел начинала рабочий день с четырех таблеток ативана,[16] добытых на черном рынке, и запивала их ромом. У Греты, как она подозревала, выработалась привычка принимать небольшие порции героина, о чем она рассказала Рейчел в первый же их вечер в Леогане.
Наконец им велели возвращаться в Бостон. Рейчел пыталась протестовать, но ведущий редактор связался с ней по скайпу и сообщил, что ее репортажи стали слишком резкими, слишком монотонными и недопустимо пессимистичными.
– Телезрителям нужна надежда на лучшее, – сказал редактор.
– А гаитянам нужна вода, – парировала Рейчел.
– Опять она за свое, – обратился редактор к кому-то за кадром.
– Дайте нам еще