Одна легенда существовала в мире о лилиях, что именно они украшают мертвый гроб, когда мавки хоронят свою королеву.
Лилии украшали весь пол своим цветником, потом их становилось все меньше и меньше, и, наконец, только несколько белоснежных цветков украшали каменные стороны маленького возвышения, на котором стоял небольшой гроб. В нем лежало бледное тело, одетое в черное платье, тело маленькой девочки, ее лица нельзя было различить, но виднелись длинные темные волосы, как мрачный саван одевавшие ее, бледные руки лежали без движения, а голову украшали цветы лилии. Она лежала в гробу и казалась утопленницей, но она была всего лишь умершей, и только колдовство придавало ей эти странные оттенки, ей родившейся и умершей среди мавок.
Молодой человек стоял у гроба, он уже не был юным, или же суровость жизни так исказила его черты, придавая им лишние годы возраста и старости. Это был человек, испивший из кубка превратностей жизни и переживший обманы и подлости судьбы. Слишком много разочарований запечатлелось в его суровых глазах, их цвет было сложно определить, и не всегда они выражали чувства его души, они были скрытными, как у осторожного зверя, но сейчас они не могли утаить своей печали.
Холодная слеза текла по его щеке, он плакал, он страдал. Он любил эту маленькую девочку – свою дочь.
Он стоял у открытого гроба и не скрывал своих слез, хотя безмолвные, черные тени не понимали их.
Вдруг толпа черных фигур расступилась, и женский силуэт вырос на фоне каменной стены. Она была одета во все черное, ни одного украшения или ленты не было на черном простом платье, но в то же время оно отличалось от всей одежды тем, что в нем было что-то текущее и водянистое, как река русалок, но в этом не было ничего особенно привлекательного.
Черные перчатки закрывали ее руки целиком, на голове была черная вуаль, полностью закрывавшее ее лицо. В ней было что-то злое и нехорошее, в ней не было и тени добра, одно лишь уродство. Чудовищным был страх, исходивший от нее, он завораживал и пугал, и от этого испуга было не отделаться уже всю свою жизнь, любой, кто бы не увидел ее, до конца своих дней должен был испытывать этот страх и днем, и ночью, а особенно в сумерках темноты.
Фигура медленно прошла по освободившемуся пути, и длинный черный шлейф тянулся за ней по каменному полу. Вот она остановилась у подножия гроба и медленно сняла покрывало со своего лица. Она не была красивой или привлекательной, тусклые глаза горели злым огнем, кожа казалась бесцветной водой из какого-то озера, но не такой чистой, как речная лилия.
Ее длинные губы искривлялись в одну сторону, и это искажало все ее лицо. Лишь одно красивое было в ней, длинные, черные волосы, они сияли в темноте и казались шелком, но не земным, а сокровищем из морских камней и листьев, только искривленные