Ужасная судьба, скажу я вам, все время смотреть в небо и видеть лишь безразличный блеск стекла. Но всем тут нравится. Они чувствуют себя «живыми» в этих мертвых «куполах», словно это их истинный дом, и другого такого больше не сыскать. Но они забыли, что там, за бетонными стенами и стеклянными панелями, есть еще один мир. Пусть и погибший от рук человека, но постепенно восстанавливающийся, набирающий новые силы для рывка вперед… но люди сдались. Им и тут хорошо, как они сами считают, и как им это навязало правительство. Лишь единицы еще надеются выбраться из этих мертвых стен навстречу свободе. Навстречу свежему ветру и жарким лучам доживающего свой век солнца… но редко когда у кого это получается. Там, во внешнем мире, радиация зашкаливает, и сунувшие свой нос за стену уже считаются автоматически мёртвыми. Пусть и прошли добрые полвека, люди начали привыкать к этой ужасной, и порой невыносимой жизни. Они начали прислушиваться к правительству, превратившись в добровольных роботов и искусно сделанных марионеток. Они потеряли свою сущность и это, наверное, самое ужасное в человечестве. Мы перестали мыслить, перестали думать, перестали жить. Законы, учредившиеся ещё при первых «куполах», сковывают все наши действия, мешая дышать и чувствовать себя на свободе… хотя, сейчас для людей «свобода» стала чем—то лишним, чем—то несуществующим, как и тот мир, что за стенами. Все просто свыклись с мыслью, что мира—за—стеной больше не существует, есть лишь связанные меж собой железными дорогами «купола», которых насчитываются десятки во всем оставшемся мире. На всей Земле. И порой добираться до этих «куполов» нереально – некоторые из них на континентах, что ещё уцелели при третьей ядерной мировой войне, другие же погрязли в воде. Около сорока процентов суши ушло туда, на дно, а границы стран и государств остались в далёком прошлом. Есть лишь «купола», и железная дорога с поездом, что раз в три месяца доставляет провизию и нужные ингредиенты, а «купол» за вместо них отдаёт свои припасы.
Наверное, такой исход намного лучше, чем раньше. Люди стали дорожить чужими жизнями, а не растрачивать их по чём зря. И всё же прежнего мира не вернуть. Его больше нет, как и некоторых чувств человека. Есть лишь небо с мелькающими серебристыми орбитальными станциями и огрызком раздробленной на части луны с огненным шаром солнца, и отравленная земля далеко внизу с мерцающими «куполами» и длинной железной дорогой. Леса разрослись где только возможно, даже некогда великие города стали пустынны и заброшены, словно их кто—то стёр из истории раз и навсегда. Словно их никогда и не существовало…
Никогда не существовало людей, никогда не существовало жизни, и мира… всё это в прошлом. В прошлом всё: человеческие чувства, государства, время…
Остались мы одни, и больше никого… одни во всём мире… только представьте, что наши дети больше никогда не увидят Землю, только разве что из окна иллюминатора на орбитальной станции. Но, возможно, это будет и к лучшему? Они больше не спустятся на землю. Они останутся парить там, в вышине, вместе с солнцем и осколками луны, вместе с жизнью и словом, что раньше означало «свободу»…
Странно это осознавать, но люди забыли чувство счастья, чувство свободы и жизни. Они забыли, как на самом деле звучат крики далёких чаек, как на самом деле облизывает море кончики пальцев на босых ногах, а глаза ловят последние лучи оранжевого солнца, что скрывается за горизонтом. А звёзды? Порой, за чёрным смрадом, что прилетает с далёких континентов, невозможно увидеть и их. Невозможно понять, что творится во внешнем мире. Лишь на главных экранах всё такие же неизменные цифры смертельной радиации. И с каждым днём они не вселяют надежд. Они не вселяют ничего, лишь страх и обречённость. Это ужасное чувство… чувство безнадёжности. Мы привыкли к нему. Привыкли поднимать глаза к стеклянному куполу в надежде хоть что—то разглядеть, в надежде хоть что—то понять! Но разве это возможно? Может, когда—нибудь радиация и спадёт, но не думаю, что я доживу до этого дня. И мои дети, и внуки, и правнуки… никто не доживёт, потому что в конце никого не останется. Будут лишь заброшенные и обветшалые «купола», застывшие на полпути поезда с протухшей провизией, охваченные зелёными ростками дома, но людей не будет. Кто—то смирился с этим, хотя, с этим смирились все, и всё равно мы продолжаем жить дальше, словно ничего и не было. Словно там, за стеной, не рыскают мутанты и каннибалы. Словно воздух не отравлен,