Приехать сюда, пройтись по песчаным тропкам вдали от людей, насладиться ароматом этого волшебного живого воздуха, послушать щебетанье птиц, понаблюдать за их полетом – это сказочное удовольствие. Если повезет, то ты совсем рядом от себя можешь увидеть белку. А потом, остановившись, сделать несколько медленных глубоких вдохов сосредоточившись на аромате воздуха, зажмурить глаза и внимательно прислушаться…
Описывать то состояние, в котором ты окажешься, не имеет смысла, так как словами передать этого удовольствия нельзя, но его можно вспомнить, если хотя бы раз его посчастливилось испытать.
Так вот, прогуливаясь по этим местам, на одной из баз я повстречал человека неопределенного возраста. На вид я мог ему дать лет пятьдесят – шестьдесят пять. У него были длинные темные с проседью распущенные волосы, длинная борода, обычная старомодная свободная одежда. Он немного сутулился и когда шёл на людях, то смотрел только себе под ноги. Роста он был среднего, худощав. Он подсел ко мне на лавочку, и мы разговорились.
Его имени я не узнал. Когда он попался мне на глаза в первый раз, то я подумал, что он здесь работает сторожем. В другой раз, когда я его видел в других местах, я решил, что он просто здесь живет или приезжает отдыхать. О нём мы не говорили, он эту тему не поддерживал. Но что для меня было важным, так это то, что я с ним мог говорить о себе, о своей жизни, рассуждать и спрашивать его мнения. Я опять был в эти мгновения счастлив так же, как когда-то в детстве.
Говоря с ним, я представлял себя древним греком, который жил на побережье Средиземного моря и который с небольшой группой других свободных греков прогуливался не спеша по побережью моря, следую за Сократом. Я словно задавал вопросы Сократу и слушал его рассуждения. В детстве и юношестве я мечтал о чем-то подобном, бескорыстном, просвещенном, чистом и т. д. И у меня случайно, а иногда и с умыслом вырывалось это обращение к моему собеседнику – «Учитель». Он этого не одобрял и говорил, что какой он учитель, так обыкновенный человек. Чтобы быть учителем нужно иметь к этому призвание и предназначение, и он смущался этого обращения.
Вот и сейчас он опустил голову и смотрел на муравьев, работающих без устали и без перерыва, затем посмотрел на меня и улыбнулся. Просто смотреть на его открытое с приятно – правильными чертами лицо уже само по себе производило успокаивающее воздействие. Он всегда готов был меня выслушать, а у меня было столько вопросов.
– …мой начальник сказал, что Назарянин помиловал же разбойника на кресте и проститутку, он их простил. И многие люди тогда могут жить и делать, что хотят, а потом, в последний момент, покаяться и спастись. Не согрешишь мол, не покаешься. Я ему ответил, что покаяться, не так уж просто, покаяться сложно. Но ведь мы и не делаем ничего такого особенно плохого – сказал сослуживец. – Все мы грешные возразил я. А потом я подумал,