Это внутреннее противоречие выматывало, отнимало остатки сил. Я почти согласился с собой, решив ничего не предпринимать и оставить всё без изменений, ведь так было значительно легче.
Почти…, но на этом слове я и споткнулся, не дав себе пойти по лёгкому пути.
Я прекрасно знал, что забыть о проблеме не значит её решить, а серьёзные вопросы не могут оставаться без ответов, рано или поздно они обязательно напомнят о себе.
Я вылез из ванны, надел свои джинсы и футболку. Кроссовки остались в нашей комнате, и я босиком отправился назад к Маше.
Уже в коридоре я почувствовал что-то неладное.
Дверь в нашу комнату была приоткрыта, а я прекрасно помнил, что плотно её закрывал.
Я побежал.
С нетерпением распахнул дверь.
В комнате всё было, как прежде. Разбросанная по полу одежда, наша кровать со сдвинутыми набок одеялом и простынёй, всё ещё хранящих наше тепло. Не было только Маши, а на прикроватной тумбе лежал инородный предмет, резко выделяясь на фоне тёмной мебели: обычный белый лист писчей бумаги.
Я с отвращением взял в руки это неприятное послание, ничем другим оно просто быть не могло, и прочитал:
Вот видишь, как оно бывает, Володя: только-только зародится некоторая гармония, как тут же найдётся кто-то, кто попытается всё разрушить.
Вносит сомнения, они переполняют этот мир, он выходит за границы нашего восприятия, и мы уже не в силах его вместить.
Вот и меня уже здесь не осталось.
Когда ты прочтёшь это письмо до конца, здесь не останется и тебя или, быть может, для тебя исчезнет этот мир – постоянно путаюсь в этих понятиях, хотя, по-моему, это одно и то же.
Прощай.
Я оторвал взгляд от письма, и от отчаяния и бессилия что-либо изменить, не смог сдержать слёз. Ноги перестали слушаться меня, подкосились, я упал на пол, перевернулся на живот, уткнувшись лицом в свои руки, и зарыдал по-настоящему.
В который уже раз за последние дни я терял то, что вернуть невозможно.
*
Когда я немного успокоился и смог связно мыслить, я почувствовал, что весь промок. Не может быть, чтобы из меня вытекло столько слёз, подумал я и открыл глаза.
Было сумрачно.
Я пока не различал окружающие меня предметы, но силуэты становились отчётливей, по мере того, как глаза привыкали к темноте. Я лежал на чём-то мягком и мокром, похожем
на только что политый водой газон.
Я попытался сесть – это, с некоторым трудом, но мне удалось. Моя одежда, действительно, вся промокла и прилипла к моему телу. Мне было очень холодно, и я дрожал, практически, не переставая.
Чьи-то руки обхватили меня сзади и помогли мне встать в полный рост.
– Хорошо, что вы сами очнулись, Владимир Михайлович, –