Огромная комната была захламлена настолько, что Николя, проходя мимо предметов, вытягивался, стараясь не собрать паутину. Присутствие же человека не чувствовалось ни как. Он пробрался немного вперед, следуя к окну, и тут уловил тонкий аромат духов. Настолько не знакомый, что он сначала даже не обратил на это внимание. Помахал девушкам из окна, но они его, кажется, не заметили. Проверил рамы и замки, развернулся уходить. Тонкая вуаль, прикрывающая узкое, невысокое зеркало в крутящейся раме, колыхалось. Он даже не задумался над этим, просто снял ее, сложив, положил в корзину, где были разные вещички. Десяток мотыльков взметнулись вверх, закружила над ним. И опять ему почудился поющий женский голосок, но удаляясь вслед мотылькам.
– Послышалось! Ни как иначе… – не придав значение чистоте зеркала, открыл ящик комода, стоявшего рядом, перебрал женские украшения, дивясь разнообразию и предполагая, что это все натуральные камни. Вспомнил о Сороках, оглянулся, взял ту самую вуаль, переложил все в нее. У самой двери стояли сундуки, один из них был открыт. Атласные, расшитые бисером, золотой ниткой и пайетками платья, были аккуратно развешаны на крышке, поверх них лежали шарфы, вуали и шали, со вкусом подобраны к нарядам.
– Не помню, что бы Ольга такое носила…. Хотя…., возможно и ее вещи, сшитые до замужества. Сохранились-то как. Вот девочки натешатся! – слабый женский вздох раздался за его спиной. Он даже вздрогнул от неожиданности и развернулся. Опять мотыльки метнулись от него в сторону. Поежился от свежести их многочисленных крыльев. – Сквозняки! Надо сделать тут хорошую уборку и заменить окна. – Вышел, запер дверь и положил ключ на место.
****
«Тонкие, прохладные пальцы гладили его по скулам. И опять во мрак его снов ворвались глаза Ангела. Они так умоляюще смотрели на него и манили к свету, что он поддался и потянулся к ним. Он собирал себя по частичкам, склеивал по швам и заштопывал. Он вытаскивал из руин все, что мог достать: боль, тоску и жалость к себе. И это были уже чувства, за коими потянулось желание жить. Первым пришло зрение. Он стал различать день и ночь. Лицо, которому принадлежали эти глаза. Как же оно было красиво и правильно. Такого лица не могло быть у человека! Черные, длинные ресницы обрамляли светло-карие глаза в лепестки незабудок вокруг зрачка. Живые брови, то сужались, то отдалялись друг от друга, когда она задумывалась или находила решение. Нос – как он был хорош. А эти алые губы! Да, нет, они были не алые – они были подобны спелой вишне. «Как же она хороша!» – думал он и прикрывал глаза, опускаясь в сою боль и утрату. Забываясь в бездумье…. И снова врывались в его забытье глаза Ангела. Цепляли за разорванную душу, сшивали ее, разворачивали его сознание и толкали к свету. Прошло время, помимо глаз и уже знакомого лица, он различил ее плечи, запрятанные под строгими одеждами. Он начал восторгаться