Однажды сговорилась неугомонная старуха с соседкой повесить Шарика, сделать эвтаназию как сейчас говорят.
Бабка подозвала Шарика, сказала:
– Шарко! А вот я тебя удавлю? Что будет?
Пёс отворачивал голову.
– Удавлю я тебя, Шарко! Удавлю! – говорила она, потрясая веревочной петлёй.
Пёс порывался бежать.
– Понимает, – сказала она соседке, такой же старухе, как и она.
Обе не решились привести задуманное в исполнение, как-то узрев в этом грех тяжкий. На следующий день Шарик неожиданно исчез. Прошел день, два дня – пса, как ни бывало. Тут вдруг приходит женщина, снявшая с семьей дом под дачу на лето, и говорит, что к ним в подполье забралась белая собака. Собака больная и немощная, видимо, подыхает. Похоже, собака эта ваша, так забирайте собачину, иначе не сегодня так завтра околеет – мертвечиной пропахнет весь дом. Пробовали сами вытащить из подполья псину – не подпускает: рычит, норовит укусить.
Бабка скорее пошла в этот дом. Шарко заскорузлыми руками приласкала. Пёс слабо помахал хвостом, повинился, пожалуй, в тысячный раз, уткнув сухой нос в раскрытые ладони хозяйки. Нехорошо как-то стало бабулечке, ведь собакой её брезгают, вышвырнуть норовят со смертного одра. И она сама, окаянная, худое дело замышляла. Ко всем придёт смертный час, тяжело будет увидеть в глазах окружающих подобную брезгливость и отвращение. Пусть это собака, но по тонкости понимания, по умению сострадать, служить верно и беззаветно – она почище человека будет! Ох, как жалко стало бабке Шарика! Его страдания, его больной немощный вид отозвались в ней с той же болью и тоской, что скрутили и вытягивали из Шарика последние нити жизни. Затужила бабушка.
Позвала всё ту же соседку, с которой пробовали подступиться к псу с веревочной петлёй и повесить. Взяли они на этот раз корыто, бережно переложили в него Шарика и поволокли тихонечко домой.
Временами корыто, скользящее по росистой траве. наталкивалось на неприметный с виду бугорок. Лёгкий толчок встряхивал больную собаку. На мгновение Шарик пробуждался, приподнимал голову, удивлённо различал мелькающую придорожную траву и впереди двух старух, которые, ухватившись за конец веревки, тянули её, что было мочи, другой же конец веревки был привязан к корыту. Что-то, видимо, поменялось в привычном порядке вещей: его как барина за неимением другой тяговой техники везут в корыте точно в карете!
Бабка Шарику отвела в сенях теплое мягкое место. Изо дня в день теперь с особенной сердечной теплотой поила болезного пса парным козьим молоком, кормила свежими