Потом мы лежали на теплой хвое и глядели в небо, где на раскинутых крыльях кружил одинокий ястреб-тетеревятник. Он умело находил струйные восходящие потоки, опирался на них и, вздрагивая крыльями, скользил с одного на другой, свободно и горделиво. Но мы не завидовали ему. Что нам небо с его припухлыми глупыми облаками и чванливой птицей? В такие минуты с удивлением убеждаешься, как же иногда мало надо человеку для полного счастья, пусть короткого.
О нашем путешествии к Светлому не думалось. Воспоминания придут потом, когда всплывут яркие моменты, мелкие, незначительные сейчас детали, запахи и звуки. И сладкая тоска вновь заденет сердце, позовет сильно туда, где тают багряные в золоте закаты и луна холодно глядит в черную воду.
Крещение
1
Автобус вынырнул из темноты и остановился у деревянной избы-станции. Это был последний рейс, и немногочисленные пассажиры, спешащие к ледовой переправе через Волгу, с недоумением смотрели на меня, одиночку, свернувшего вдруг с хоженого пути куда-то в ночь. «В землянку ночевать?», – крикнул вслед разговорчивый мужичок-с-ноготок, по волжски растягивающий слова и развлекавший пассажиров почти весь двухчасовой путь не совсем приличными анекдотами. Откровенно смущалась и негодовала лишь девушка студентка в очках, ехавшая домой на выходные дни в Козьмодемьянск. Она брезгливо фыркала из мохнатой искусственной шубы и глядела в окно, за которым лишь была непроглядная снежная завись. Женщины постарше азартно переглядывались и, блестя глазами, подбадривали этого невзрачного мужичонку, на удивление много знавшего анекдотов и умеющего их рассказывать. И тот, распаляясь от жаркого нескромного их внимания, старался вовсю. Уютная темнота «пазика» располагала к этому.
– Так куда спешишь-то? На острова? – повторяет попутчик.
Можно было не отвечать на праздный его вопрос, но уж больно он был забавен, по-доброму и неназойливо общителен в автобусе, и я оборачиваюсь к мужичку.
– Нет, на льду переночую. Вон у дуба.
– Землянку не выдаешь, значит? – понимающе и хитро кивает тот. – Так мне она ни к чему, только Волгу перейти, чтобы переночевать… Ну, ладно, скрытный, ни хвоста тебе, ни чешуи!
Не верит… А я действительно, без обмана, спешу к чернеющему километрах в шести затопленному лесу, застывшему сейчас во льду. Ориентиром мне служит высокий дуб, одиноко возвышавшийся посреди Волги над редкими кронами сухих лип, дубков и кленов. Снегопад кончился, заметно подморозило, прояснило, и дуб теперь виден в отблеске огней ночного Козьмодемьянска. (От этого леса, подгнившего на корню, в скором времени не останется и следа, как и от деревянной автостанции, сгоревшей то ли по неосторожности истопника, то ли пострадавшей от набега лихих людей. В редкие безветренные дни здесь слышен тихий голос колокола из церквушки,