– Полноте, Цахес. Ты и впрямь так считаешь? – Теодор театрально всплеснул руками. – Надо же, кого я слышу: живую добродетель, защитника нравственности. Блюстителя порядка. Филистер! – перешел он на крик. – И вот такая добродетель, Ансельм, представь себе, тайно лечиться от весьма пикантной болезни. Кто ж тебя ею заразил, Цахес? Не иначе, как святой дух. Ты ж у нас – Бог!
– Мерзавец, – выругался Вернер, – зачем ты распространяешь грязные сплетни. Ты отлично знаешь, что у меня, в отличие от тебя, безупречная репутация. И ты не сможешь меня скомпроментироать.
– Конечно, конечно, и потому ты вправе болеть чем угодно и от кого угодно… Пошли, Ансельм, нам не о чем с ним говорить.
– А я еще хотел предложить написать тебе музыку к моей поэме, – крикнул ему вслед Захариас.
– Ты ее еще сначала напиши! – Теодор чуть ли не силой тащил за собой Игоря в противоположный угол большой залы. Он все еще не мог прийти в себя от разговора с другом детства, да и как можно успокоиться, когда при тебе оскорбили Бога -Амадея.
– Филистер! – продолжал повторять Теодор, как заведенный. – Филистер! Ему неведомы высшие миры, хоть он и считает себя поэтом. Верь мне, Ансельм, Дон Жуан – любимейшее детище природы, она наделила его всем тем, что роднит человека с божественным началом, что возвышает его над посредственностью, над фабричными изделиями, которые пачками выпускаются из мастерской и перестают быть нулями, только когда перед ними ставят цифру… Как смеет он, абсолютный ноль, сам погрязший в грехах, демонстрирующий напускную добродетель, судить Его? Вольфганга Амадея! И меня… Эрнста Теодора! Да я во сто раз чище и лучше его. Моя любовь искренняя, пусть она мучительна, но ничто не сравниться с нетерпением души, отчаявшейся в любовной тоске. Часы прекраснейших мечтаний, которые я провел вместе с Дорой, наполняли меня райским блаженством, я вдыхал лишь аромат сладострастия – цветочное море наслаждения плескало вокруг меня свои волны! И в чем моя вина? В том, что я любил и люблю замужнюю женщину? Но ведь и она меня любит. И готова бежать со мной на край света. Почему же я должен таиться свой любви?
И тут Теодор увидел Иоганнеса Хатта. Он был один, и вел, по всей видимости, какую-то деловую и очень важную для него беседу с банкиром Шпигелем, о чем-то упрашивая его.
– Вот он счастливый случай! – Глаза у Теодора заблестели дьявольским блеском.
– Сейчас я скажу ему всю правду про наши отношения с его женой. И тогда посмотрим, что он предпримет… на что решится… – Напрасно Игорь пытался удержать его, расталкивая локтями гулявши по залу гостей, тот шел напролом к ненавистному пивовару.
– А, Теодор, – заметив его, – приветливо помахал рукой Иоганнес. – Что ж вы прервали свои занятия? Я даже был вынужден нанять своей жене нового учителя музыки. Да вот и он, – с этим словами пивовар коснулся рукой,