И ты поймешь как страстно день и ночь
Боролись Промысел и произвол
В ворочающей жернова груди.
Цветаева всегда чувствовала в себе это борение, особенно, в молодости. Будучи человеком непокорным, она упрямо лелеяла в себе человеческое в ущерб божественному: «Бог хочет сделать меня богом – или поэтом, а я иногда хочу быть человеком и отбиваюсь и доказываю Богу, что Он неправ. И Бог, усмехнувшись, отпускает: «Поди – поживи». 59
Цветаева отдавала себе отчёт в том, что Бог терпелив и попускает в ней человеческие слабости. Она понимала, что Бог настоит на своём, ибо много ей дал и вправе с неё требовать отдачу. Но иногда она возмущалась: «Бог всё меня испытывает – и не высокие мои качества: терпение моё. Чего Он от меня хочет?». 60
Цветаева старается прислушиваться к Богу, уловить Его тайные замыслы, разгадать и исполнить их. Это не всегда удаётся, и, когда не удаётся, прорывается досада. Цветаева частенько роптала. Смирения не было среди её добродетелей: «всем существом негодую на людей и на Бога и жалею свою голову – именно её, не себя!». 61
Через год она повторит: «Моя беда – в бодрствовании сознания, т. е. в вечном негодовании, в непримирённости, в непримиримости». 62
Как знать, быть может, Бог именно смирение и пытался в ней воспитать, ибо тогда ей было бы гораздо легче жить. Но о смирении как христианской добродетели Цветаева отзывалась несколько скептически. Она не совсем понимала, почему человек, получивший от Бога дар, не должен этим даром гордиться, почему он обязан умалять его и себя низводить до ничтожества. Главное, считала она, признать, что дар – от Бога, и если его Бог дал, то его надо ценить, а никак не наоборот. Поэтому Цветаева заявляла, что высказывание «Блаженны нищие духом» – не для неё. Она не понимала Серафима Саровского, исповедовавшего смирение как высшую добродетель. Ум, – говорила она, – дан человеку на откуп, ум не есть личная принадлежность, поэтому умом надо гордиться. То же она думала и о поэтическом даре. Во всём остальном Цветаева была – само смирение. Не шла она против Бога, человека и природы, как мы уже знаем, в любви, ибо любя человека больше, чем Бога, человек Бога предаёт.
Признавая правоту Бога во всём, Цветаева утверждает, что Бог всё меряет высокою мерой. И человек обязан всё мерить высокою мерой – божественной мерой.
Цветаева считала, что самое божественное чувство – восторг: «только на вершине восторга человек видит мир правильно, Бог сотворил мир в восторге (NB! Человека – в меньшем, оно и видно), и у человека не в восторге не может быть правильного видения вещей». 63
Человеком чаще всего владеет не восторг, а чувства прямо противоположные, и это делает человека в глазах Цветаевой существом не слишком совершенным. Недаром ангелов