– А я у своем дому, ны у чужом: хочу – стучу, ны хочу – мовчу. Вот заимеешь собственный, тохгда и командовай. Сказку читала?
– Какую?
– За деуку, на тэбэ похожу. Тоже усэ собой любовалася, потим хгусыней стала. Ты бы прибралася, чем зеркала дырявить. Вон, обува раскидана, платте валяется – пособирала бы, – хозяйка прошлась по маленькой комнате, привычно наводя порядок.
Полина Ивановна давно похоронила мужа, держала небольшой огород, где выращивала баклажаны, которые называла «синенькими», огурцы с помидорами, лук, чеснок, зелень, картошку, сдавала комнатенку и воспитывала жиличек, каких потом успешно выдавала замуж за молодых лейтенантов. Рука на замужество была у старушки легкой, квартирантки меняли одна другую довольно быстро. Как ни странно, бывшие съемщицы ворчливую хозяйку не забывали. По праздникам Полина Ивановна надевала атласный халат, расписанный яркими маками и подаренный ей на память одной из счастливых невест, цепляла на кончик носа очки в роговой оправе, наливала рюмку вишневой наливки собственного приготовления, не спеша, доставала из комода конверты, присланные из разных концов страны, и перечитывала не один раз каждое письмо или поздравительную открытку. Читала вслух, с выражением, посмеиваясь или вытирая слезы. Чаще рюмка пустела (тогда наливалась другая), реже оставалась нетронутой, и Полина Ивановна потом безжалостно выливала самодельный ликер в помойное ведро. Она помнила своих корреспонденток по именам, знала, как зовут их детей, была в курсе семейных ссор и примирений. После чтения на износ, аккуратно вкладывала послания в конверты, перевязывала стопку узкой шелковой лентой и прятала обратно в комод. Однажды, проходя мимо хозяйской комнаты, Тоня увидела на комоде целую коллекцию разноцветных бантиков поверх пухлых пачек. Иногда, доведенная до белого каления придирками бабки, давала себе клятву, что даже имя ее забудет, не то, чтоб писать. Сейчас бедняжка была близка к этому состоянию.
– Не трогайте, пожалуйста, мои вещи, Полина Иванна! Я специально их приготовила заранее, чтобы не тратить потом время на поиски.
– Эх, Тонька, – вздохнула хозяйка, присаживаясь рядом, – умная ты деука, а дура. Да рази ж мэнэ твои плаття волнують чи тухли? Душа болыть, шо ходышь, як опрокинута. Случилось шо?
– Все нормально. С чего вы взяли, что я переживаю?
Полина Ивановна вдруг улыбнулась. Улыбка оказалась неожиданно молодой и сбросила старушке лет двадцать.
– Свадьбу тут хгулять будэмо чи как?
– Не поняла? – вспыхнула Тоня.
– А шо ж непонятнохго? Я, милая, уж стильких замуж повыдавала, пальцив нэ хватить. Хготовьсь и ты. Бачила я вас с курсантиком твоим у прошлу субботу. И к хгадалке ходыть не надо: забэрэ вин тоби от мэнэ. Я вже и ленту купыла, с тоби нову пачку начну. Писать будышь?
– Конечно, – бесстыдно соврала «милая».
Засыпала молодая жиличка со странным чувством снисходительной жалости, симпатии