Ох, и больно мне, ох, и тяжко мне. Где же эта хвостатая бегает? Может, помогла бы чем…
Был у врача. Не зря ходил. Утром стало полегче. Отпустило. Просветлела голова. Ноги пошли бойко. Настроение поднялось. Врач осмотрел. Подключил какие-то датчики (как он сказал: «Снял импульсы с важных жизненных органов») и выдал мне результат. Содрал правда, прилично, но дело не в деньгах. Сказал: «Вы, дедушка, на свои восемьдесят один не тянете. Лет на семьдесят», но вижу по глазам: врёт. Дурак я. Рассказал ему об эксперименте, не поверил. Посмеялся, но вежливо, не как та сволочь толстохаряя в халате. Предложил ходить к нему хоть каждый день. Главное – не нашёл никаких отклонений. Если заплачу (взятку, конечно), то он меня обещал положить на томограф. Врачи знают, что это такое, мне трудно объяснить. Долго мне рассказывал он об этом чудо-аппарате. Руку поглаживает. Очень обходительный врач. Очень. Томограф для меня бесплатно, но очередь среди ветеранов большая. Вот и надо кое-кому деньжат дать. Чтобы вроде без очереди попасть на него. Вещь хорошая. Надо посмотреть, но вот что удивительно – говорит: «Сердце у вас и внутренности невероятно сохранились. Потенциал большой. Редко такое бывает». Говорит: «Жить вам, дедушка, до ста лет». Ха-ха. А гадалка говорила – 80. Вот оно теперь как. Сто лет дедушка может прожить. Ну, и Иван свет Алексеевич удружил, дал радости на конец жизни, а ведь думал – помру. Думал, отдам Богу душу. Ей-ей, отдам. Ан, нет. Сто лет – это совсем неплохо. Хороший врач. На томограф схожу. Оплачу. Ради науки. Что ж теперь сделаешь, если не верят. Говорить больше никому не буду. Смеются. За дурачка принимают, а Яков Владимирович Намедни никогда в дураках не ходил и ходить не будет. Так-то.
Решил раз в месяц ходить к этому парню. Володей, вроде, звать. Обходительный молодой врач. Дороговато, но ради науки. Может, потом, когда дойдёт до нашего дурного государства, что оно теряет, может, возместит расходы. Хотя вряд ли дождёшься от них. Сколько лет пропахал на государство, а толку? Если нет родных и близких, то никакому государству ты не нужен. Отброс общества. В пенсионном фонде смотрят, как на зверя. В каждом взгляде укор – что прожил двадцать один год после пенсии. Им надо, чтобы ты умирал в пятьдесят девять лет одиннадцать месяцев и двадцать девять дней. Вот тогда радость на лицах и аплодисменты. Одиночество – вот что плохо. Маруська так и не появилась. Готовит что-то, зараза. Не верю я ей. Не к добру.
Всю неделю хворал. Из квартиры не выходил. Разве что в обед, солнышко пригреет осеннее, вот и иду подышать на лавочку возле подъезда. Сяду на солнышке и сижу, внутрь себя смотрю. Что-то меняется в моих внутренностях. Соседи тоже замечают. Говорят: «Молодеешь, дяденька». Молодеть-то молодею, но тяжко. На душе кошки скребут. Отчего, не знаю. Тоска. Такая