И повернувшись, он уверенным шагом пошёл к выходу, оставляя за спиной и Лидию Андреевну и аккомпаниатора. Он шёл и не видел, что на скамейке замер немой свидетель данной сцены – Лёнька Кузнецов, у которого завернулся на пятке сандалет, и сначала мальчик всё пытался всунуть ногу так, не расстегивая ремешка, но потом сдался и стал надевать обувь по всем правилам. Оттого и задержался, и услышал перепалку Олега с воспитательницей, видел, как та потом плакала и повторяла: «Меня уволят, уволят». Как утешала её, обнимая за плечи, аккомпаниаторша. Затем Лёнька встал и тихо и незаметно скользнул в группу.
Вот и вся причина задержки на обед. Олежка вошел раскрасневшийся, сел за стол и энергично заработал ложкой. Тася и Оля молча переглянулись. Когда вошел Кузнецов, Таська не видела, поскольку сидела спиной к нему. Да, и в самом деле, вошёл и вошёл. На отсутствие Лидии Андреевны никто не обратил внимания. В конце обеда она появилась в группе и как всегда сопровождала детей в спальную комнату.
Прошел тихий час, полдник, после которого всей группой вышли во двор на прогулку. И вот тут Ленька шепнул верным друзьям, что произошло в танцзале. Верные передали остальным – и группа в едином порыве решила заступиться за Лидию. Решено было завлечь Олежку за веранду и поговорить по-мужски, чтобы не рассказывал деду. Говорить должны были Кузнецов, Мартынов и Пульников, Таське с Олей, как наименее подозрительным, поручили выманить Олега к дальнему углу веранды, а остальные были обязаны изображать гуляющих, чтобы не привлекать внимания.
И вот Олежка припёрт спиной к стенке веранды, и Лёнька Кузнецов шипит ему в лицо: «Не сметь жаловаться на Лидию Андреевну!» У Олежки на глазах слезы испуга, и он лепечет непослушными губами: «Вы не имеете права… я расскажу… вы, вы все…» – и захлебывается, давясь воздухом от ужаса и гнева. Ещё секунда и вместо слов ситуацию стали бы решать тумаки. И тут метнулась в гущу белая Таськина шапка, и она, подойдя вплотную, почти прошипела: «Я прошу, не говори про Лидию, прошу,» – и ухватив ладонями заячьи уши зимней Олежкиной шапки, завязанной под подбородком, вдруг поцеловала его зажмурившись, куда-то прямо в самую меховую сердцевину.
«Ты что…» – только и произнёс, отстраняясь, Олежка. Все вокруг оцепенели. Олежка оттаял первым и, разорвав строй обступивших его ребят, убежал прочь. Лёнька Кузнецов отошел вторым: «Ну, ты, Емельянова, даёшь.» Через минуту все разошлись. Оля, обняв Таську за плечи, спросила: «Как думаешь, он скажет?» «Не знаю»,– прошелестела та в ответ, испуганная собственным поступком.
Олежка на Лидию не пожаловался. Он рассказал про Таську.
И вот её мама, её вежливая мама – музыкальный критик – кричит уже битый час, а папа отирает платком то запотевшие очки, то лысину, пытаясь сказать что-то внятное. Из всего этого ора, из всей груды слов, высыпанных на Таськину голову, засело только одно: «безнравственно» – и дальше пощечина.
А потом, засыпая, из своей комнаты Таська слышала продолжающийся