Инга ложится спать. Андрей Дансков

аквас аб аквис, квае супериус сикут квазэ инфериус эт кваэ иуфериус сикут куае супериус…

      Ирка зажмурилась, волосы на руках встали дыбом, где-то внизу живота вырос и расплылся огромный теплый кратер, из которого по локтям и предплечьям – в пальцы – побежали горячие иглы, добрались до шеи, поднялись к губам. Лицо свело.

      – … ад перпентанда пиракула реи униус. Сол ейус патер эст, луна матер ет вентус ханк…

      Ирка выгнулась вверх, выпятив живот, одеревенелые локти больно уперлись в пол. Она громко выдохнула комок слов, превратившийся в одно харкающее “х-ха-х!”, и потеряла сознание.

      ******

      – Ну что Файка, сходили помыться, блять?! – голос риткиной матери загрохотал прямо над иркиным ухом, – Ритка, дура, вы что, палец ей разрезали? Где книга? Где книга я тебя спрашиваю, дрянь такая!

      – Мам, ну мы же просто хотели… – Ритка с Наташкой забились в угол дивана.

      – Хотели, блять, они! Девчонку чуть не угробили! – мать растирала полотенцем мокрую Ирку, сидевшую в другом углу дивана.

      Тётька Файка молча хлопотала вокруг дочери, брызгая попеременно то через одно, то через другое плечо какой-то мутной водой.

      – А я тебе говорила, Нинк! Говорила! – тараторила Гал-Петровна, нехорошо поглядывая на Наташку, прижавшуюся к Ритке. Наташка первый раз видела обычно грузную и неловкую мать такой суетливой.

      – Галя, ты только и делаешь, что говоришь! А эти дуры – сразу делают!

      Риткина мать взяла старую затрёпанную книгу с каплей крови на открытом развороте, пробежалась глазами, осмотрелась.

      – Галь, ты давай-ка неси зверобой, корень дягиля и черный клевер. Крови не надо – они тут и так всё заляпали. Фай, кладбищенский мел у меня в сумочке возьми. Нет, ну вы только посмотрите на них! Они, блять, розовым нарисовали! Розовым! Файка, где ты там – сотри этот позор, к чертовой матери… Как вы все в жаб-то не превратились?! Ритка, иди сюда. Сюда, я сказала!