На лице были царапины и синяк, но ничего серьезного. Я развязала руку… Вся ладонь разворочена: рваная рана, куски кожи почернели и съежились, как неживые. Мускулы и нервы тоже порваны… Иду к столу, где доктор возится над раненым.
– Доктор, посмотрите у моего раненого руку.
Он подошел, посмотрел и сказал:
– Нужно почистить и удалить мертвую кожу, – и ушел к своему столу…
А кто будет чистить и удалять кожу? Неужели я сама должна? Я жду. Но ни один из врачей не подходит…
– Доктор, вы почистите рану? – снова обращаюсь я.
– Да почистите сами! Не могу же я бросить свою работу!..
Беру ножницы. Отстригаю черные скрученные куски кожи… Боже! Как трудно стричь кожу на живом человеке. Рану смазываю сильно йодом, забинтовываю, подложив под руку от локтя и до пальцев лубок. Наконец, делаю из косынки перевязь для руки…
– Спасибо, сестра! Теперь хорошо! – говорит раненый.
– Иди с Богом!
Но не успел он отойти, как сейчас же подходит новый, прыгая на одной ноге и опираясь на плечо санитара, и осторожно садится на стул, вытянув раненую ногу на подставленную табуретку. Ранен в ступню. Снимаю грязную марлю и вату. На ране остается промокшая и присохшая марля. Мою руки, потом отмачиваю борным раствором и приподнимаю марлю… Под марлей большая черная рана!..
– Сколько дней, как ранен?
– Четыре дня, сестра.
– Нигде не меняли повязку?
– Нет, как ранили, в околодке перевязали и больше не перевязывали.
– Доктор! Посмотрите ногу у моего раненого.
После осмотра раны доктором наложила повязку и сама повела его из перевязочной. На площадке передала его санитару:
– Доведи его до места.
Сколько часов перевязываем, а раненых все не убавляется! Вся площадка перед перевязочной была занята ранеными… Они сидели на полу, прислонившись спиной к стене и вытянув ноги. У многих руки на перевязи; у других – голова, как снежный ком, вся замотана ватой и марлей, из-под которой виден в щелку глаз да кончик носа. Посреди площадки стояло несколько носилок, на которых лежали тяжелораненые и ждали своей очереди.
– Слышь, земляк! Дай покурить! – чуть слышно раздается с носилок. Рядом сидящий раненый, у которого была только одна рука, а другая в лубке и подвешена на косынке, протягивает недокуренную козью ножку товарищу по несчастью; несколько минут назад ему самому скрутили земляки эту папиросу.
– Много еще раненых там внизу? – спрашиваю я санитара.
– Ух, много! Гужем идут, сестра!
– С какого фронта? – спрашиваю раненых.
– С Ольтинского направления, – говорит казак.
– Что, много турок было против вас?
– И-и! Страсть сколько!..
– Много наших побили?
– Да, порядочно… – нехотя отвечает казак.
– Ну уж и мы их «наклали!» Страсть сколько!.. – сказал один из раненых.
И вдруг заговорили все сразу, вспоминая битву, и разгром турок, и все подробности их избиения!
– Долго помнить