Простояв в ст. Ольгинской четверо суток, Добровольческая армия 28 февраля медленно двинулась через Кагальницкую на ст. Мечетинскую. 2 марта в Мечетинской «дополнительные сведения о районе зимовников оказались вполне отрицательными, и поэтому принято решение двигаться на Кубань… Послано было предложение походному атаману Попову присоединиться к Добровольческой армии. Он отвечал отказом, объясняя, что, считаясь с настроением своих войск и начальников, он не мог покинуть родного Дона и решил в его степях выждать пробуждения казачества»[85].
Итак, ольгинский спор был решен в согласии с точкой зрения генерала Алексеева. Несмотря на совершенно определенное нежелание командующего армией генерала Корнилова идти прямо на Кубань, одержало верх противоположное мнение (оперативно безответственного по неписаной конституции Добровольческой армии верховного руководителя генерала Алексеева), с которым генерал Корнилов, несмотря на горячую поддержку его точки зрения и донским походным атаманом, и его бывшим начальником штаба генералом Лукомским, вынужден был согласиться. Этот конфликт, конечно, далеко выходил за пределы чисто оперативного спора. В конце концов, высказывавшиеся в Ольгинской соображения и в пользу Екатеринодара, и в защиту донских зимовников были основаны не на конкретных преимуществах того или другого направления. Подлинной обстановки ни на Кубани, ни в задон ских степях в то время участники военного совета не знали. Оперативные расчеты приходилось строить не на реальных данных, а на данных гадательных, лишь учитывая вероятные последствия выбора того или иного решения. И в этом споре определенно выяснились две совершенно разные оценки обстановки в широком масштабе.
Генерал Корнилов еще на Дону под влиянием разочарования в боеспособности донского казачества в тот период все время стремился уйти на общероссийские фронты (Волга и Сибирь). Он не видел смысла