20 мая 1785 года
«Слава просвещению нынешнего столетия и дальние края озарившему! Так восклицаю я при чтении твоих эпистол (не смею назвать русским именем столь ученых писаний), о которых всякий подумал бы, что они получены из Англии или Германии. Чего нет в них касающегося до литературы? – Все есть! Ты пишешь о переводах, о собственных сочинениях, о Шекспире, о трагических характерах, о несправедливой Вольтеровой критике, равно как о кофе и табаке. Первое письмо твое сильно поколебало мое мнение о превосходстве над тобою в учености, второе же крепким ударом сшибло его с ног; я спрятал свой кусочек латыни в карман, отошел в угол, сложил руки на грудь, повесил голову и признал слабость мою пред тобою, хотя ты по-латыни и не учился. Леность и праздность столько мною овладели, что я почти ни за какую работу не принимаюсь, а потому и редко бываю в добром расположении. Это уже не новое, но давнишнее, скажешь ты. Правда! Но мне кажется, что прежде я никогда не чувствовал тягости, какую навьючивает на нас безделье, по крайней мере чувствовать начал».
11 июня 1785 года
«Поэзия, музыка, живопись воспеты ли тобою? Удивленные Чистые пруды внемлют ли гимну Томсонову10, улучшенному на языке русском? Обогащается ли русская проза и любуется ли какая-либо муза новым светильником в ее мире, тобою возженном? Отправлено ли уже письмо к Лафатеру11? Прочитай сии вопросы и пересмотри свои композиции с отеческою улыбкою, если они существуют уже в телах; если ж только души их носятся в голове твоей, то встань с кресел, приложи палец ко лбу, и устремив взор на столик, располагай, что и когда сделать; потом уже вели сварить кофе, сядь, и делай что тебе угодно».
Вопросы: что я есмь? и что я буду? всего меня занимают, и бедную мою голову, праздностью расслабленную, кружат. Но это сюда не принадлежит. Не слыханное совершается! И я стихи писал или хотел писать. Но не соблазнись. Помни, что это гратуляция12; участь же гратулянтов искони одинакова».
Из деревни Н., 30 июня 1786 года.
В течение пяти лет (с 1785 до 1789 года) Карамзин издал с Петровым 20 частей «Детского чтения». Издание это обратило на себя всеобщее внимание по своему языку и разнообразию предметов, и было перепечатываемо четыре раза[12].
Карамзин явился вдруг журналистом и педагогом, потому что на «Детское чтение» надобно смотреть как на периодическое издание, посвященное юношеству. Карамзин был редактором и в то же время сам писал для своего издания. Как редактору, ему должно отдать полную справедливость за выбор статей, довольно занимательных и разнообразных, сколько позволяли материалы. Все «Детское чтение» состоит собственно из статей педагогического и нравственного содержания, переведенных с английского, французского и немецкого языков. Кое-где встречаются и небольшие оригинальные статейки. Так как под статьями переводчики не подписывали имени, то нельзя сказать, какие статьи принадлежат Карамзину,