Когда мы оказались на улице, Алексей продолжил:
– Катерина уверена, что детей забрали по заявлению Селиверстова и нашего генерального директора. У нее на этой почве паранойя разыгралась: везде их люди мерещатся. Боюсь, сломается наша Катя.
– А их правда забрали по заявлению Селиверстова? – изумился я.
– Ну а кого же?! – ни секунды не колеблясь, заверил Мальчик-Нос.
– Но зачем детей-то?
– Как зачем? Чтобы мы все боялись. Она свидетель в нескольких делах по незаконным увольнениям, – объяснял Жильцов как-то пугающе буднично. – У меня вот тоже двое детей. Думаете, я не боюсь?
Он быстро глянул на меня и продолжал:
– Вы – парень, я вижу, из хорошей семьи, вам этого не понять.
– Чего мне не понять? – спросил я с вызовом. Я начал подозревать, что он специально привел меня сюда, чтобы унизить.
Жильцов посмотрел на меня чуть дольше, как будто прицениваясь, и проговорил спокойно и тихо, как человек, давно и хорошо обдумавший свои слова:
– Не понять, что такое настоящая злоба и бессилие. Здесь на заводе работают семь тысяч человек. Из них тысяча – это высший персонал, те, кто зарабатывает себе и своим семьям на старость, на медицину, на отпуска, на вкусную еду и красивую одежду. Эта тысяча сидит в отремонтированных кабинетах, пишет резолюции и пьет кофе в комнатах отдыха с раскладными диванами. Певцов себе на корпоративы выписывает, жрет от пуза за наши кровные рабочие денежки… А остальные шесть тысяч работают в раздолбанных цехах, на опасном оборудовании, дышат взвесью, потому что на неделю здоровья для тысячи на теплоходе по Волге деньги есть, а на новую систему вентиляции не остается. Простые рабочие болеют, мрут, и так по кругу – они, их дети, их внуки. У этих шести тысяч нет никакого шанса выползти из-под потолка бедности. Наоборот, потолок все ниже, ниже. Давит. Отсюда злоба, зависть, страх, бессилье. У рабочих нет надежды, понимаете? Нет возможности когда-нибудь выбраться. Я не против богатых. Я не коммунист. Не социалист. Я считаю, что если в стране есть возможность богатеть для бедных, тогда и богатые живут лучше. Понимаете? Богатство богатых тогда воспринимается как что-то достойное, что-то уважаемое. Но наша администрация этого не понимает, они только хапают. Бегают, оглядываются, всего боятся, но продолжают хапать…
Я молчал. Мне было стыдно. Моя родственница не спит ночами, пытаясь выудить информацию из кипы газет, а нужно просто прийти и посмотреть людям в глаза. Это был тот случай, когда стоило один раз увидеть, чем сто раз прочитать. Каморка с отключенным светом говорила в сто раз красноречивее всех лингвистических теорий. Мне стало даже жаль свою многомудрую Вику, разыскивающую какого-то загадочного профсоюзного спонсора. Полный бред! Мир – это не только текст, что бы там ни придумывали современные философы и создатели альтернативных реальностей.
Кажется, на сей раз тетка слишком увлеклась поиском и не замечала очевидного. Сама судьба устроила мне встречу с Жильцовым.
Алексей немного успокоился, посмотрел на меня внимательно и вдруг