В неопубликованных мемуарах, названных «Дневником», где Дымов вспоминает наиболее примечательные эпизоды из своей жизни, есть такая запись:
В июне 1913 странствую я по всей России со своей группой «Вечный странник» – встреча в Лодзи:
«Я вам дам 1000 дол<ларов>, три шифткарты – для вас, жены и дочери, I кл<асс>. Хотите приехать в Америку? Борис Томашевский».
P.S. Да. Но я получил II кл<асс>15.
Как бы то ни было – первым или вторым классом – Дымов добрался до Нью-Йорка и обосновался там. Первоначально мысль о возвращении на родину была для него вполне актуальной16, но после совершившегося в России большевистского переворота, несмотря на то что он держался в общем-то просоветской ориентации, тема возвращения как-то сама по себе отпала. В Америке его взгляды на Россию, революцию, ценности демократии и свободы проделали некоторую эволюцию: сначала Дымов горячо поддерживал события Февраля, сотрудничал в старейшей нью-йоркской русскоязычной газете «Русское слово» (впоследствии «Новое русское слово»), издающейся до сегодняшнего дня. Но затем, примерно со второй половины 1924 г., в нем усилились просоветские настроения: как публицист и писатель он отдал свое перо, которое на «русской улице» очень высоко и дорого ценилось, другой нью-йоркской газете, «Русский голос», имевшей откровенно «красную» направленность17. Впрочем, судя по всему, на отношения с Рутенбергом, с которым Дымов познакомился еще во время первого приезда того в США (1915–1917), это не повлияло.
В своем вольном американском изгнании Дымов, неплохо владевший идишем, не оставляя русскую журналистику и в каком-то смысле русскую беллетристику, превратился в американо-еврейского писателя. Приводимый ниже рассказ, написанный на идише, был напечатан в октябрьском номере нью-йоркского журнала «Di Tzukunft» (Будущее) за 1954 г.
Тема террора и провокаторства – то, что было так свойственно российскому революционному подполью начала века, оказалась для Дымова весьма привлекательной и плодотворной. Среди его многочисленных рассказов, статей, очерков и фельетонов эта тема занимает весьма достойное место – при этом впечатляет широкая амплитуда и многообразие точек соприкосновения с ней, начиная, скажем, от некролога, написанного на смерть Савинкова, главным эмблематическим образом которого, хотя и не без осторожности, становится смерть романтики (Дымов 1925а: 2), до изображения самого террористического акта. Так, скорей всего, ему принадлежит рассказ «Как его убили», опубликованный в журнале «Литературные вечера» и подписанный инициалами О.Д. В центре его гибель министра от рук террориста:
Дробно стучат копыта – пять… шесть… семь… Все восемь,