– Отродье – это я?! – стала судорожно мыслить Лёлька. – Почему неблагодарное? – она стала загибать пальцы. – А потому что не работаешь – раз! Стоишь на бирже труда – два! Перечишь – три! Смеешь выказывать свой нрав – четыре! Знал, чем бить, чтобы погасить своё раздражение от этой протечной жизни. Недаром всю ночь выл ветер.
Слово «отродье» пронзило грудь, как отравленная стрела, и застряло там на всю оставшуюся жизнь.
Как она выбежала из дома и очутилась на Гороховой, сама не поняла. Ноги несли к галерее помимо её воли. Знала, что зря, всё пустое, не продать картину, но остановиться было невозможно. Бежать, бежать… Куда, зачем? Один Бог знает. Ветер хлестал мокрым снегом в лицо, смывая горькие слёзы.
– «Неблагодарное отродье, неблагодарное отродье…» – слышала она за своей спиной не отстающие от неё слова.
– Нет, это не муж сказал «неблагодарное отродье», это сказали мне мои отравленные годы, – стала говорить вслух сама себе Лёлька. – Я им не знала цены, не отвечала щедростью за щедрость, заполняла пустотой, дразнила надеждой, ломала их въедливой жалостью, нерешительностью, подстраиваясь к чужеродной жизни. Я убила их своими неблагодарными руками. Вот этими руками… – почти кричала она, нелепо размахивая перед собой руками, не обращая внимания на случайные любопытствующие взгляды прохожих.
– Нет, дорогой, ничего у тебя в этот раз не выйдет, – продолжала она свой монолог, обращаясь к молчаливым поникшим петербургским домам. – Никаких выяснений отношений, никаких дежурных извинений! На-до-ело! Сначала отравим, потом живительной водичкой побрызгаем, как в сказке. А ты должна восстать из пепла, возродиться, всё забыть и жить дальше… Подумаешь, говорит, сказал что-то в сердцах, даже не помню, что. Ты – жена, женщина, должна понимать, прощать, забывать… Слова – это не дела. Это мелочи!
ВСЯ ЖИЗНЬ СОСТОИТ ИЗ МЕЛОЧЕЙ!
Из этих мелочей, как из кирпичиков, складывается дом. Тёплые кирпичики – тёплый дом. Ледяные – ледяной. Говорит, что я злопамятная. А я не злопамятная. Мне больно от слов, как от розог. Словами можно убить. Я уже давно полуживая… – твердила Лёля.
И сейчас ей было больно вспоминать об этом, хоть и прошла целая вечность, забравшая с собой пережитые страсти, горькие обиды, сладкие примирения, оставившая приобретённую мудрость, нерасторжимость страдальческих уз, скреплённых искренней привязанностью двух таких разных, но породнившихся людей, у которых в главном-то и не было серьёзных разногласий. Долговременный брак, измучил обоих супругов нервозностью отношений с мучительным притяжением, болезненной зависимостью друг от друга и бесполезными попытками разорвать непреодолимые узы, на что не решалась ни одна, ни другая сторона. Не изменяя своим принципам, они со временем слились в единое целое, научившись щадить друг друга от стычек и яростных сопротивлений, сберегая покоем остатки здоровья. Да чтобы дойти до этого, надо пуд соли съесть вместе.
По сей