А Витька уже не берег… не любил… не охранял свой дом … он только пил… пил… пил, предпочитая это дело всякому другому. Последние же две недели он пил безостановочно, у него, как говорится, был запой… и пил то он в основном какую-то дрянь… ни водку… ни самогон… а именно дрянь в небольших пол-литровых пластиковых бутылях. Закусывать ему вроде, как было и не чем… правда Натаха приперла откуда-то картохи в белом пакете, с ведро не меньше, которую она нечищеной и даже не помытой сварила в помятой с одного бока, покрытой черной копотью алюминиевой кастрюле. Эту разнесчастную, выжившую в таких страшных жизненных передрягах, кастрюлю ставили прямо на печку, отодвигая в сторону конфорки, отчего дно ее приобретало еще более грязный, не отмываемый вид.
Дрова, на которых варилась картошка, Натаха раздобыла где-то и также принесла с собой, но в связи с малочисленностью деревянного воинства, картоха до готовности не успела дойти и была поставлена на стол в не доваренном виде. Хотя для Витька и такой полусырой, не чищенный закус был невероятно приятен и кричаще соблазнителен!
Да, и не мудрено, что полусырая картошка могла вызвать в Витюхе такие эмоции, ведь если глянуть на него со стороны, то и невозможно было в нем разглядеть черты человека… Это уже был не человек, а нечто неопределенно опухшее, отекшее, красновато-синего оттенка. Его можно было назвать неопределенным титулом – существо, которому по рангу положено иметь лишь средний род… ни мужской… ни женский, а именно средний… проще говоря – Оно… существо.
От его каштановых волос осталось лишь название шатен не более того, цвет их до неузнаваемости изменился и приобрел грязно-коричневый отблеск, теперь это были не жидкие волосенки, а больше походящие на склеенные в плотные пучки, червеобразные лохмотья. На распухшем от пития спиртного лице, кожа коего была покрыта здоровенными щедринками и оспинками, словно оставленными болезнью, находился с прямой спинкой и округлым кончиком нос, изменивший не только цвет, но и форму. Он будто растекся по лицу став одутловато-широким и приобрел багровый с едва заметной просинью цвет. Обвисшие по краю лица щеки теперь больше походили на мешки набитые орехами. Узкие губы Витька превратились в тонкие синеватые полоски, и когда он улыбался, радуясь очередной порции спиртного, на его верхней губе выше огибающей ее каймы, прямо подле низкой, короткой, подносовой ямки залегали глубокие и многочисленные вертикальные морщинки. Слегка выступающие вперед из глазниц очи Витька, теперь все время выглядели сонными и часто невпопад смыкались веками, удерживающими на себе редкие белесоватые и почти выпавшие ресницы. Точно такими же блеклыми и ущербными были прямые, прерывающиеся, в середине своего пути, брови, и коричневатые, жидкие усы и еще более худосочная бороденка. За время своего пьянства Виктор