– Разбрасываешься? – усмехаюсь снисходительно. – Не можешь сосредоточиться на чем-то одном?
– Я не разбрасываюсь, а ищу себя, – ответил он неожиданно серьезно. – И тебе бы не помешало, а то так и будешь до старости с блокнотом бегать и записывать за другими. Ты же говорила, что тебе это не очень-то нравится.
– Боже, какой мудрый мальчик! Какое глубокое знание жизни! – я разозлилась. К сожалению, он был прав.
– Тебе не идет быть язвительной, – отозвался он, пошарил в своем огромном рюкзаке, достал голубую папочку и протянул ее мне.
Там были вырезки его статей. Ну, надо же, какой тщеславный малыш! Какое уважение к своему творчеству! Я вот не храню своих статей. К чему это? Они хороши только сегодня, а завтра уже никому не нужны. Кому придет в голову перечитывать вчерашние газеты? И в этом состоит смысл моей работы: вкладывать свою душу в то, что актуально только сегодня, ни на какое будущее рассчитывать не приходится. Моим коллегам нравится их работа. Они преисполнены чувством собственной значимости. Я им завидую. Потому что меня переполняет чувство полной бессмысленности моей деятельности. И безысходности – я ведь умею только писать. Ничего больше. Утешаю себя тем, что я одна из легиона современных Несторов. Мы все вместе пишем историю.
Смотрю на Алешу – очень красив. Так хочется его поцеловать. Опускаю голову – начинаю читать. Что ж, определенный стиль у него есть. Штампы встречаются. Впрочем, не слишком часто. Есть и весьма затейливые обороты. Но в каждой строчке сквозит наивное мальчишеское всезнайство и какая-то покровительственная снисходительность. Какой же он еще ребенок! Я и сама была такой еще совсем недавно. Но от чего-то слишком быстро повзрослела. Улыбаюсь.
– Ну как? – спрашивает Алеша.
Поднимаю голову – он елозит на стуле, взгляд тревожный.
– Неплохо, – отвечаю, – но я должна прочесть еще хотя бы пару заметок, чтобы составить четкое представление о твоем слоге. – На самом деле, я уже все поняла, но мне хотелось его потомить. Как-то нужно бороться с этой его непомерной самоуверенностью. А, может, наоборот, ей нужно поучиться. Мне ее явно не хватает – иду путем сомнений.
– Пиццу будешь? – киваю. – А пиво?
– И пиво.
Снова принимаюсь за чтение. Пожалуй, из него получится телеведущий: внешность, голос, харизма и тексты для себя сможет писать сам. Пожалуй, будет не стыдно замолвить за него словечко на телевидении.
Нам принесли пиццу и пиво.
– Хорошо, я позвоню завтра своему приятелю с телевидения и договорюсь о встрече. – Резюмирую я.
Что за нелепая ситуация, почему я сейчас выступаю в роли какой-то покровительницы? Я хочу быть женщиной, хочу быть слабой, хочу, чтобы этот мужчина, сидящий напротив, за мной ухаживал. И если он предложит разделить счет, мне, видимо, придется застрелиться. Потому что тогда я потеряю уважение и к себе, и к нему.
–