Со временем Анна стала примечать, что моё чувство вины и пропасть между мной и нашим сыном стремительно растет. Она хотела сходить всей семьей к психоаналитику, но я отказался под предлогом того, что это была только моя вина. Я всегда старался быть образцовым отцом, но в итоге… У меня не хватало мужества подойти к Родину и поговорить о чем-нибудь… Прошло уже больше полугода с того случая, но я очень боялся узнать, что в глубине души он меня ненавидит.
Так или иначе, осознание того, что ежедневные диалоги между ребёнком и отцом, которые не идут дальше нескольких фраз, могут спровоцировать ещё больше проблем, заставило меня пару недель назад постучать в дверь его комнаты.
– Я могу войти?
– Да, заходи, – ответил он спустя некоторое время.
Я вошёл в типичную «мастерскую» будущего художника: повсюду были разбросаны рисунки, кисточки, карандаши, ручки, краски. Должен признаться, я не заходил сюда уже несколько месяцев, и, глядя на все эти картины, был изумлён тем, как существенно улучшились его изобразительные навыки.
– Бог мой! Кажется, у нас в семье растёт новый Леонардо да Винчи!
Он промолчал. Это немного меня смутило.
– Родион, я бы хотел… – мне было чрезвычайно тяжело начать с ним настоящий разговор. Я оглянулся вокруг и вдруг заметил под кроватью огромную кипу красных листов. Я направился в сторону кровати, но Родион быстро соскочил со стула и не дал мне дальше пройти.
– Можно я присяду, – аккуратно спросил я его.
Он слегка растерялся, но в итоге разрешил мне сесть на его кровать, хотя взволнованно продолжал смотреть на листки, которые, он, видимо, не успел как следует спрятать. По своей природе Родион очень ранимый и впечатлительный. Его мысли можно легко прочитать по его глазам. И хотя я сразу понял, что ему есть, что скрывать под кроватью, я сделал вид, что своем не понял его действия.
Когда я вошел в комнату, из-за света я не сразу обратил внимание на то, что большинство рисунков были выполнены либо очень тусклыми и темными, либо слишком яркими и едкими красками. Его комната заросла мрачным лесом, в котором обитали мистические существа и люди, истерзанные каким-то горем. Стоит признать, что я совсем не льстил ему, когда назвал его именем великого флорентийского художника. Он легко имитировал стили разных эпох, от чего его комната выглядела, как выставка какого-нибудь крупного европейского музея. Однако меня очень пугали цвета и то, что рисовал Родион.
Я взглянул на его потерянные грустные глаза и исхудалое лицо и попытался начать разговор с довольно глупой фразы:
– Ты что-нибудь ел сегодня?
– Нет, – сдавленно ответил он.
– Почему?
– Не хочу.
Разговор никак